20 лет дипломатической борьбы - [58]

Эта простая фраза произвела потрясающее впечатление. Саймон покраснел от гнева, а члены английской делегации стали мертвенно-бледны.

Пораженный такой реакцией, Барту умолк, и в высокой ассамблее воцарилась гробовая тишина!

Барту не знал, что сэр Саймон глубоко страдал оттого, что у него не могло быть детей, несмотря на то, что в течение ряда лет он прибегал ко всем средствам, какие только может предложить наука в подобном случае. Но все было напрасно… В конце концов Саймон решился принять на себя обязанности крестного отца, продолжая в то же время безутешно горевать из-за невозможности стать настоящим отцом.

Крайне удрученный, Барту сказал тогда: «О, то, что я сделал, хуже, чем ошибка, это бестактность!»

* * *

Несмотря на то, что большинство журналистов уже покинуло пресс-конференцию, Барту демонстративно проявляет свое хорошее настроение… Он только что получил от своего посла в Риме Анри де Жувенеля телеграмму, сообщающую о факте, который вся итальянская пресса оценивает сегодня утром следующим образом: «Встреча дуче и его великого союзника Гитлера в Венеции – историческое событие, которое вскоре изменит облик Европы».

– Но, господин министр, – перебивает его Роша, – не забудьте: двадцать шестого мая Муссолини объявил в Монтечиторио,[35] что все имеющиеся ресурсы Италии будут отныне использованы для подготовки войны с Эфиопией! Именно потому, что он опасается отрицательного отношения к этому своих союзников, он и хотел добиться какой-либо поддержки со стороны Гитлера. Эта встреча была организована палаццо Киджи и Вильгельмштрассе.[36]

Барту не слушал. Он углубился в чтение телеграммы Жувенеля.

Муссолини рассчитывал найти в Гитлере такого главу государства, который был бы готов стать его союзником и подписаться под всеми обязательствами, какие Италия предложила бы ему взять на себя. Угроза войны, исходящая одновременно со стороны Италии и Германии, могла бы тогда, согласно их желанию, парализовать другие державы.

И посол докладывает, что «когда 10 июня в Венеции фюрер, выходя из самолета и приветствуя дуче, воскликнул: «Ave imperator!» – то Муссолини ответил: «Ave imitator!» – что приобретает глубоко иронический смысл, если ваше превосходительство посмотрит на фотографии, сделанные во время их встречи, на которых видно, что дуче, в строгом соответствии с правилами протокола, был одет в парадный мундир верховного главы фашистской армии, а Гитлер прибыл в гражданском платье и в коротеньком старом макинтоше цвета беж».

Первая беседа между двумя диктаторами, говорилось далее в телеграмме посла, выявила одни лишь разногласия: «Что вы думаете о плане совместных действий в будущей войне?» – задал дуче вопрос по существу. – «Мы не готовы», – ответил Гитлер. И Муссолини, которому не удалось добиться отказа Гитлера от его политики в отношении Австрии, вышел после заключительной беседы с фюрером в состоянии крайнего раздражения, уверяя своих сотрудников, что «далее продолжать переговоры бесполезно» и что «желательно, чтобы Гитлер уехал как можно скорее». Со своей стороны, фюрер, казалось, был не более удовлетворен результатами встречи, чем Муссолини.

Обрадованный Барту наконец читает последнюю телеграмму, в которой содержатся выводы посла: «Здесь говорят, что встреча не дала ожидаемых результатов. Гитлер показался Муссолини экзальтированным краснобаем и путаником, недостаточно внимательно прислушивающимся к тем советам, которые желали ему дать. Со своей стороны, фюрер, преисполненный чувством восхищения и уважения к дуче (в котором он признавал своего старшего товарища, творца фашистского режима), все же был оскорблен бесцеремонностью и покровительственным тоном, которые Муссолини позволил себе по отношению к нему».

Барту был в полном восторге.

* * *

Спустя десять дней, 20 июня, состоялся отъезд французского министра иностранных дел в Бухарест и Белград – столицы стран, в первую очередь заинтересованных в Восточном Локарно.

* * *

Двадцать третье июня. 2 часа дня. Турну-Северин, маленькое селение на берегу Дуная, на границе между Румынией и Югославией. Специальный поезд с паровозом, еще украшенным французскими и румынскими флагами, останавливается у перрона, устланного пушистым красным ковром.

Титулеску, в цилиндре, сюртуке и жилете перламутрового цвета, первым выходит из вагона и церемонно приветствует Барту, который, в свою очередь очень взволнованный, горячо благодарит за оказанный ему прием.

Сорок восемь часов, проведенных представителем Франции в Бухаресте, лишний раз доказали, что согласие между двумя странами является столь же полным, как и их общее желание осуществить знаменитое Восточное Локарно сразу же после того, как СССР станет членом Лиги Наций!

Прекрасный румынский ковер красного цвета мягко стелется до самой лестницы пристани на Дунае, где в ожидании Барту стоит большой белый пароход.

И в то время, как Титулеску под звуки «Марсельезы» в последний раз машет своим цилиндром и возвращается к бухарестскому поезду, с югославского судна также раздается «Марсельеза». На палубе заместитель министра иностранных дел Югославии Ян Пурич, славянин с черными глазами, элегантный дипломат в цилиндре, безукоризненно сшитом пиджаке с белой гвоздикой в петлице и в жилете перламутрового цвета, встречает французского министра иностранных дел.