20 лет дипломатической борьбы - [108]

Внутри каждой политической партии существует непреодолимый раскол в оценке главнейшего вопроса: «Твердость или попустительство по отношению к Гитлеру?»

В социалистической партии Леон Блюм ратует за национальную оборону, но Поль Фор и Спинас выступают против.

В Социалистическом республиканском союзе Поль-Бонкур требует соблюдения заключенных договоров, а Марсель Деа и Адриан Марке провозглашают: «Худой мир лучше доброй ссоры».

В партии радикалов Эррио требует, чтобы Франция проводила политику великой державы, опираясь на Англию и Россию, но Жозеф Кайо высказывается за «отступление в колонии».

А Демократический альянс Фландена просто-напросто требует «отступления» за линию Мажино.

Чиновники и симпатизирующие социалистам интеллигенты бурно восхищаются тезисом Джоно: «Нет постыдного мира, есть только постыдные войны».

Многие преподаватели положили даже этот тезис в основу воспитания молодежи.

Генеральный секретарь профсоюза учителей Андре Дельмас заявляет – и за это его и не думают смещать с должности, – что «лучше жить немцем, чем умереть французом, лучше рабство, чем война».

Антисемитизм Гитлера уже находит своих сторонников.

«Гитлер лишь возродил великую традицию французской монархии, которая давала возможность евреям обогащаться, а затем периодически изгоняла их, овладевая их богатствами», – пишет муниципальный советник Даркье де Пеллепуа во «Франс аншенэ», обычным девизом которой является: «Надвигающаяся война – это война иудеев».

– Один лишь Клемансо мог бы справиться при таком положении, – вздыхает верный сотрудник последнего, член правительства Жорж Мандель. Поддерживаемый министрами Полем Рейно, Кампинки и Шампетье де Рибом, Мандель отчаянно борется против надвигающейся катастрофы.

Двадцать третье мая. Через сутки после смягчения напряженности Гитлер, оскорбленный ликующим тоном французской и английской печати, отдает приказание о постепенной мобилизации армии и промышленности.

Двадцать восьмое мая. Военный совет. На 1 октября фюрер назначает день нападения на Чехословакию. Геринг издает декрет о военно-трудовой повинности, тысячи рабочих принимаются за строительство линии Зигфрида.

Двадцать девятое мая. Жорж Боннэ заявляет чехословацкому посланнику в Париже Стефану Осускому:

– Единственной возможностью избежать худшего является заключение вашим правительством не позже чем в двухнедельный срок соглашения с судетскими немцами.

Французский посланник в Праге Лакруа повторяет чешскому правительству это предупреждение, раскрывающее намерения французского и английского правительств.

А пока, по-видимому, никакие переговоры с русскими и нашими восточными союзниками по вопросу об установлении контакта нашей армии с вооруженными силами русских в случае войны в действительности не ведутся.

Весь мир отдает себе отчет, что сердечное согласие стало «требованием момента».

Вследствие этого английская королевская чета, вместо того чтобы совершить свою первую поездку в одну из стран империи, как этого требует традиция, направляется с официальным визитом в Париж.

* * *

Девятнадцатое июля. Вокзал на авеню Булонского леса.

Прибывают английский король Георг VI и королева Елизавета.

Караул несет полк зуавов. В 1903 году эти знаменитые зуавы на этом же самом месте растрогали до слез Эдуарда VII, напомнив ему Крымскую войну и битву под Балаклавой, где впервые в истории английские и французские пехотинцы сражались плечом к плечу.

На улицах под ослепительным солнцем, на мостовой, на тротуарах – повсюду в Париже, украшенном как никогда, публика настроена восторженно.

Но это не мешает кое-кому говорить в толпе:

– А в 1914 году война вспыхнула несколько недель спустя после визита во Францию его отца, короля Георга Пятого! Тем не менее на этот раз… будем надеяться…

Встреча, оказанная толпой, великолепна. Со времени перемирия не видели такой многочисленной, восторженной и единодушной в своем порыве толпы.

* * *

На следующий день, в среду 20 июля, без четверти двенадцать, Даладье и лорд Галифакс, только вдвоем, входят в кабинет Жоржа Боннэ.

– Фюрер продолжает домогаться английского посредничества с целью добиться от Праги некоторых уступок, направленных на обеспечение чешского нейтралитета, – говорит Галифакс.

– Я хорошо знаю это, – возражает Даладье, – но ведь чешский нейтралитет означает в сущности уничтожение всех сил, способных ударить по немецким армиям с тыла в квадрате Богемии. Следовательно, рейху останется защищать всего лишь одну границу, а именно границу с Францией… Но самой-то Франции придется тогда защищать три границы!

Начинается бурная дискуссия. Галифакс говорит в заключение:

– Английское правительство решило направить в Прагу лорда Ренсимена, чтобы изучить вопрос на месте и собрать информацию.

* * *

Вечером 21 июля, накануне отъезда английского короля и королевы, в их честь устроен обед на Кэ д’Орсэ.

Убранство обеденного зала, выходящего окнами в сад, где еще не наступили сумерки, на редкость красиво.

Огни свечей в двух огромных золотых подсвечниках в стиле ампир освещают сто пятьдесят человек гостей. Вышитый золотом орнамент из листьев на скатерти, баккара, в широких гранях которого отражается золото тарелок, приборов и бокалов, суповых мисок и кувшинов для воды, большая ваза из позолоченного серебра, принадлежавшая Наполеону I и взятая на один вечер из музея Мальмезон, – все это представляет собой пестрое собрание французских шедевров. На миг беспокойство всех и каждого рассеивается.