20 лет дипломатической борьбы - [107]

Его сотрудники без всякой пощады обвиняют его в том, что он покровительствует только диктаторам.

– Чего же вы хотите, – говорит всегда Авеноль, – эта организация существует только благодаря тому, что того хотят великие державы. Я не Дон Кихот, я могу проводить в жизнь только политику великих держав.

* * *

В то утро, 9 мая 1938 года, едва лишь члены Совета заняли свои места, как на трибунах для публики какой-то человек деревенского вида, очень взволнованный, наклонился с балкона и крикнул. «Да здравствует мир, да здравствует Лига Наций, да здравствуют Соединенные Штаты Европы!»

– Но это сумасшедший… это сумасшедший… – тотчас же вскричали делегаты, в то время как служители бесцеремонно схватили и отправили в полицию этого бравого жителя Цюриха, который, конечно, думал, что его лозунги вызовут горячие аплодисменты.

За столом Совета шведский министр, грустно улыбаясь, замечает вполголоса:

– Боже мой, где же мы находимся? Этот тип воскликнул: «Да здравствует мир, да здравствует Лига Наций, да здравствуют Соединенные Штаты Европы!» – а его бросают в тюрьму! В какое время мы живем!

После этого воцаряется продолжительное молчание. Дверь слева открывается, и медленно входит закутанный в свою широкую черную мантию негус. Он прилетел на самолете из Лондона, чтобы протестовать против соглашения о признании Итальянской империи, которое Лондон подписал в апреле текущего года. Он величественно усаживается в кресло, отведенное для истцов, в самом конце длинного стола Совета.

Бледный, изможденный, подобный мозаичному изображению, он в течение всего заседания подавляет своим восточным величием эти жалкие дебаты, являясь живым укором в глазах любопытствующей, созерцающей его неизвестной публики. В конце этого мучительного испытания председательствующий Мунтерс пронзительным голосом зачитывает расплывчатую резолюцию, не обременяющую совесть правительств, после чего делегаты проворно собирают свои бумаги, закуривают и скрываются в кулуарах. Никто из них даже не считает уместным склониться перед побежденным.

В опустевшем теперь большом зале остаются на своих местах только невозмутимый негус и сопровождающая его свита, которая не решается нарушить молчания. Проходят долгие минуты. Время от времени кое-кто из фотографов приближается к дверям, поспешно возвращается и шепчет своим коллегам: «Он еще там!»

Наконец Хайле Селассие поднимается. Не оборачиваясь, не говоря ни слова, не сделав ни единого жеста, медленно, с необычайным достоинством он проходит через зал Совета, кулуары, вестибюль и исчезает в своем автомобиле, оставляя женевских деятелей с их мелочными расчетами и с их жалкой судьбой.

* * *

В конце сессии Жозеф Авеноль впадает в отчаяние. Делегация Чили заявила, что она выходит из женевской организации!

– Другие государства скоро последуют ее примеру, – в растерянности шепчет он. Генеральный секретарь все еще не может забыть насмешливого тоста, который фюрер произнес на большом официальном обеде во время переговоров с Муссолини в Риме: «Германия и Италия оставили далеко позади утопии Лиги Наций, которой Европа вверила свою судьбу!»

Что касается делегатов, то они разъезжаются с чувством большой тревоги.

– Сколько еще событий может произойти в мире до следующей сессии в сентябре, – вздыхают они.

* * *

Двадцать второго мая в Хебе, на чехословацко-германской границе, происходит серьезный инцидент.

Два словацких мотоциклиста убиты таможенниками Третьего рейха.

И в Германии, и в Чехословакии тотчас же принимаются решения о мобилизации.

Кэ д’Орсэ и Форин офис объединенными усилиями добиваются от Берлина и Праги отмены принятых ими военных мер.

Французская пресса ликует. Совершенно ясно, что фюрер не может противостоять согласованной политике Лондона и Парижа. В печати особенно много статей посвящается рассуждениям о том, что Англия тем самым дает доказательство того, что в случае германского нападения на Чехословакию ее военные силы выступили бы на стороне Франции.

Но вечером 22 мая Форин офис передает Кэ д’Орсэ конфиденциальную ноту. В этой ноте подчеркивается: «Чрезвычайно важно, чтобы французское правительство не строило никаких иллюзий в отношении позиции английского правительства в случае, если совместные усилия, направленные на достижение мирного решения чешского вопроса, не увенчаются успехом».

Поскольку невозможно опубликовать эту ноту, которая поощрила бы агрессию, замышляемую Гитлером, общественное мнение озадачено явно выступающими наружу противоречиями. Оно обвиняет французское правительство, которое, впрочем, постоянно склоняется к политике уступок диктатору и к дезинформации.

Отто Абец, агент Риббентропа, немецкий писатель Зибург и некий доктор Шмоль ведут в Париже пронемецкую пропаганду: «Из-за чего же мы должны воевать?.. Из-за того ли, что три миллиона чехословацких немцев хотят остаться немцами!»

В министерстве юстиции Поль Рейно замечает:

– Немцы хотят навязать каждой европейской стране дух покорности и подлости, дабы облегчить осуществление своей цели!

В силу этого превращение франко-русского пакта в действительный военный союз, необходимую основу всей политики сопротивления Гитлеру, напротив, преподносится общественному мнению Франции как опасная политика, которая неизбежно должна привести к войне.