1977. Кошмар Чапелтауна - [11]

– Виски? – спросила Бет.

– И чтоб лилось рекой, – улыбнулся я.

– Я уж постараюсь, как всегда.

Мы снова засмеялись. Я – с эрекцией и стаканом виски в руках.

Снаружи я – пьяный, я – прислонившийся к стене, на которой белой краской было написано слово НЕНАВИСТЬ.

Ни подлежащего, ни сказуемого, просто НЕНАВИСТЬ.

Оно расплывалось, крутилось, и я потерялся между строк, между слов, которые я должен был написать, и слов, которые я написал.

Истории, я снова рассказывал в баре истории:

Йоркширские бандиты и йоркширские полицейские, случай в Кэнноке и Черная Пантера.

Истории, одни истории. Не касаясь настоящих историй, правдивых историй, тех, благодаря которым я оказался здесь, оказался у этой стены, на которой написано НЕНАВИСТЬ.

Клер Кемплей и Майкл Мышкин, стрэффордская перестрелка и убийство во время ритуала изгнания дьявола.

У каждой сволочи был свой звездный час, у каждого кота – масленица, но у каждого Ахиллеса была своя пята, и у каждого Наполеона – свое Ватерлоо.

Правдивые истории.

В черно-белом варианте на фоне стены с надписью НЕНАВИСТЬ.

Я провел пальцами по краске.

Я стоял и думал: интересно, где же наши братаны, бравые ребята?

И тут они появились, обступили меня со всех сторон:

Бритые головы и запах перегара.

– Эй, дедуля, – сказал один из них.

– Отвали, пидор, – ответил я.

Он сделал шаг назад, к своим приятелям.

– Зачем же так? – сказал он. – Я же тебя, старого козла, сейчас, бля, отымею.

– Попробуй, – сказал я за секунду до того, как он одним ударом отключил мою память, ненадолго прервав мои воспоминания.

Но лишь ненадолго.

Я держу ее в объятиях посреди улицы, мои руки в крови, ее лицо в крови, мои губы в крови, ее рот в крови, мои глаза в крови, ее волосы в крови, мои слезы – это кровь, и ее– кровь.

Но никакие старинные заклинания нас уже не спасут. И я отворачиваюсь, с трудом поднимаюсь на ноги. Кэрол говорит: «Останься!» Но прошло уже двадцать пять лет и больше, и мне надо уйти, надо оставить ее одну здесь, на этой улице, в этой кровавой реке.

И я смотрю вверх, а там – лишь Закон, Великий Закон, луна и Он.

Кэрол больше нет.

Я стоял в своей комнате, открытые окна были иссиня-черными, как ночь.

Я держал в руках стакан виски и полоскал рот от крови.

Я поднес к губам карманный диктофон «Филипс»: – Сегодня 30 мая 1977 года, нулевого года. Лидс. Я вернулся к работе…

Я хотел сказать что-то еще, еще немного, но слова не слушались меня, поэтому я нажал на «стоп», подошел к комоду, открыл нижний ящик и уставился на все маленькие кассеты в маленьких коробочках, с аккуратно подписанными датами и адресами, похожие на мою юношескую библиотеку, на моих Джеков-Потрошителей и докторов Криппенов,[7] на Седдонсов[8] и Бака Ракстона.[9] Я достал одну из них наугад (так, по крайней мере, мне хотелось бы думать) и лег на спину, закинув ноги на грязные простыни, глядя на старый-престарый потолок. Комната наполнилась ее криками.

Я проснулся один раз, в темной сердцевине ночи, и подумал: а что, если он жив?

* * *

Звонок в студию: В течение последних двух-трех десятилетий криминалисты в США предпринимали систематические попытки измерить и проанализировать рост преступности, вычислить ее темные цифры…

Джон Шарк: Темные цифры преступности?

Слушатель: Ну да, темные цифры, но есть количество преступлений, о которых не было заявлено в правоохранительные органы, или которые остались нераскрытыми. Проведя систематическое исследование преступлений, совершаемых на сексуальной почве, доктор Раазинович обнаружил, что до сведения полиции доводится не более пяти случаев из ста.

Джон Шарк: Какой кошмар.

Слушатель: В 1964 году он предположил, что полностью раскрытые преступления, виновники которых были наказаны, составляют не более пятнадцати процентов от общей массы совершенных.

Джон Шарк: Всего пятнадцать процентов!

Слушатель: И это в 1964 году.

Передача Джона Шарка

Радио Лидс

Вторник, 31 мая 1977 года

Глава третья

Отдел убийств Милгартского полицейского отделения.

Радкин, Эллис и я.

Время – начало седьмого утра. Сегодня вторник, 31 мая 1977 года.

Мы сидим вокруг большого стола, барабаня пальцами по столешнице. Телефоны молчат.

Через двойные двери входят заместитель начальника полиции Джордж Олдман и начальник уголовного розыска Ноубл, они кидают на стол две большие желтые папки.

Инспектор Радкин щурится на верхнюю и вздыхает:

– Да сколько же можно, черт их возьми.

Я читаю: Престон, ноябрь тысяча девятьсот семьдесят пятого года.

Черт.

Я знаю, что это значит:

Два шага вперед, шесть шагов назад -

Ноябрь 1975: еще никто не забыл стрэффордскую перестрелку, все сыты по горло внутренними расследованиями, Питер Хантер и его свора принюхиваются к нашим задницам. Сотрудники окружного полицейского управления Западного Йоркшира – спиной к стене, заткнув глотки, если ты понимаешь, что не нужно плевать в колодец, кусать руку, которая тебя кормит и т. п., Майкл Мышкин идет на дно, судья выкидывает ключ.

– Клер Стрэчен, – бормочу я.

Ноябрь 1975: ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ ПО НОВОЙ.

Эллис не въезжает.

Радкин собирается его просветить, но влезает Джордж:

– Как вам известно, Клер Стрэчен, ранее судимая за проституцию, была найдена изнасилованной и избитой до смерти в Престоне в ноябре 1975 года. С тех пор прошло почти два года. Тогда к нам сразу же приехали ребята из Ланкашира, чтобы ознакомиться с делом Терезы Кэмпбелл, а Джон и Боб Крейвен ездили к ним в прошлом году, после убийства Джоан Ричардс.