1968 - [3]

И самое главное - общее ощущение тотальной имитации всего. От этого ощущения невозможно отделаться хотя бы потому, что ленинский Мавзолей на время парада который год подряд зачем-то прикрывается какой-то картонкой - все понимают, что за картонкой Мавзолей, но без картонки почему-то нельзя, а с ней и все вокруг выглядит как будто из картона - и танки, и ракеты, и солдаты. Нет, все-таки возрождение традиций - серьезное искусство, и в сегодняшней России этим искусством, кажется, не владеет никто - по крайней мере, никто из тех, кто отвечает за парады на Красной площади.

Суд

Случай в Дорогомиловском суде Москвы, когда при рассмотрении иска референта управления президента по кадровым вопросам Валерия Боева к телеведущему Владимиру Соловьеву вызванная в качестве свидетеля первый зампред Высшего арбитражного суда Елена Валявина заявила, что Боев давал ей, судье, указания при рассмотрении дела об акциях ОАО «Тольяттиазот», - этот случай вполне мог бы стать первополосной сенсацией для всех российских газет, но, разумеется, не стал. Наверное, это можно было бы списать на общую несвободу российской прессы, на самоцензуру, на нежелание редакторов и собственников изданий ссориться с чиновником, особенно если у чиновника такой грозный титул. Но все же предположу, что дело здесь совсем не в свободе прессы. В чем сенсационность признания Валявиной? В том, что она публично и открытым текстом засвидетельствовала: в России нет независимых судов, и другие ветви власти позволяют себе вмешиваться в принятие судебных решений судьями, в том числе и высшими инстанциями.

А теперь скажите, что в этом признании такого, о чем бы мы не знали до сих пор? Что, признание Валявиной разрушает репутацию независимых судов в нашей стране? Да нет, не разрушает, потому что нет никакой репутации. И, более того, после такого заявления ничего не изменится ни в судьбе референта Боева, ни в судьбе судьи Валявиной - вообще не изменится ничего.

На самом деле, случай в Дорогомиловском суде - это история не о судах и не о чиновниках. Это история о том, что Россия образца 2008 года находится в уникальном состоянии - ни одна сенсация, ни один потенциальный скандал, ни одна новость не способна произвести впечатление на общество, а уж тем более сотрясти какие-нибудь устои. Всем все равно - а раз так, то любые перемены к лучшему в любой области (а мы их, конечно, ждем) если и произойдут, то только в результате какого-нибудь везения, а не потому, что для этих перемен что-нибудь кем-нибудь будет сделано.

Памятник

В Сочи открыли памятник Сталину. Событие, которое совсем недавно могло стать всероссийским скандалом, прошло практически незамеченным - ну, открыли и открыли. Пять лет назад какие-то общественные организации и либеральная пресса возмущались даже по поводу переименования тумбы с надписью «Волгоград» в Александровском саду - логичное появление на этой тумбе надписи «Сталинград» многим казалось ползучей реабилитацией Сталина и Бог знает чем еще. А тут - целый памятник. И тишина. Почему?

Прежде всего, конечно, важно иметь в виду, что бронзовый Сталин - это только треть скульптурной композиции, посвященной, разумеется, Ялтинской конференции (интересно, что Зурабу Церетели в свое время не удалось поставить аналогичный памятник непосредственно в Ялте) - одному из немногих конвертируемых, то есть условно лояльно воспринимаемых всем миром положительных эпизодов с участием Иосифа Виссарионовича. То есть вместе со Сталиным в этой композиции сидят бронзовые Рузвельт и Черчилль. Но вряд ли это главная причина общественного спокойствия по поводу памятника. Скорее всего, разгадка в другом.

Автор скульптурной композиции - израильский скульптор Франк Майслер, который давно подрабатывает на постсоветском пространстве - отделывал синагогу на Поклонной горе, ваял какие-то скульптуры и фонтаны для Киева, Астаны и даже тоталитарного Ашхабада. «Большая тройка» у Майслера получилась таким комическим трио - смешные и не похожие на себя носатый Сталин, худощавый Черчилль и парализованный (однако нога на ногу) Рузвельт не могут вызвать никаких эмоций, кроме аполитичного «Боже, что это?» Плюс к тому - инициаторы и спонсоры создания памятника - драматург Эдвард Радзинский и герой желтой прессы Виктор Батурин - также не располагают к каким-либо содержательным дискуссиям о правомерности сооружения памятника Сталину.

«Эта штука посильнее, чем „Фауст“ Гете, - написал Сталин на известной книге. - Любовь побеждает смерть». А пошлость - все остальное, - добавим мы от себя.

Олег Кашин

Лирика ***

Екатеринбург невероятно мелодраматичен. В уличном кафе «Сквер» кожаный молодой человек архаического братковского обличья пытает скромную проститутку: «Ну а для души-то у тебя что осталось? Для души, говорю?» Она зябко пожимает плечами, говорит: «Учиться, может, пойду. На медика». На телеграфном столбе, поверх гербалайфов и эмиратов, листовка с портретом молодого человека в бандане: «Это Сережа Романенко. Передайте ему, что Даша Прокина любит его и очень ждет. Сереженька, прости меня». Который день думаю о Даше Прокиной, волнуюсь. Как обошелся с ней Сереженька, не разгневался ли за тиражирование его дорогого фейса? Не утер ли ей лицо этой листовкой? Или таки восторжествовал поцелуй в диафрагму? Вопросы, вопросы. Звонят колокола к вечерней службе, и парочка на скамейке, отставив пивные банки, торопливо и жадно, как под куранты, целуется.