1946 г, 47 г, 48 г, 49 г. или Как трудно жилось в 1940-е годы - [28]

Это был из тех моментов на войне, когда могло показаться, что нет никакой войны. Слишком уж хорошие, приятные минуты. С этого дня я стала очень часто думать об этом полковнике, говоря себе, что он мне очень нравится. Все в нем было привлекательно: телосложение, лицо, аккуратные манеры. До этого мне нравились только артисты кино, например, Самойлов. Нравился Массальский в фильме «Цирк», хотя он играл негодяя-иностранца. Моего полковника звали Игорь Т. Это имя стало моим любимым именем. Я думала: «Увижу ли я его еще когда-нибудь?» Фантазировала: попрошу моего командира отправить меня с донесением в штаб, с каким-нибудь пакетом. Это была, конечно, чепуха. Меня, связистку, никто бы никуда не отправил, ни в какой штаб. Моя служба – в блиндаже связи, у аппарата. Я не знала, что Игорь тоже думает об мне, потому что я ему понравилась. Я не знала этого, пока однажды к нам в блиндаж не зашел какой-то капитан и не спросил: «Это ты – Светлана? Тебе посылка». И я получила увесистый пакет. Там были шерстяные носки, шоколад, чай, американские галеты, тушенка, сахар, пачка английских сигарет. Английских! В короткой записке я прочитала: «Здравствуйте, Света, посылаю вам кое-какие гостинцы… Надеюсь, они поднимут вам настроение. С боевым приветом, Игорь, полковник Т.». Я очень обрадовалась. Для меня это был не только знак внимания со стороны привлекательного мужчины, это было то, на что я могла отвлечься. Ведь даже на войне человек не может непрерывно думать о своих обязанностях, ему требуется смена впечатлений. И я стала мечтать об Игоре. Стала думать, как написать ему письмо и поблагодарить за подарки. Сочинив это письмецо, я держала его в голове, а потом, когда выпал случай, записала на бумаге. Но отправить такое письмо в штаб оказалось не так-то просто. Мой добрый командир сказал, что передавать записки в штаб со случайными людьми не годится. Это может скомпрометировать моего полковника. Он посоветовал разыскать того капитана, который принес мне посылку. Я принялась искать его и нашла. Капитан оказался строгим человеком, но все-таки взял мое письмо. Через три дня я получила ответ. Игорь писал, что часто думает обо мне. Спрашивал, откуда я родом и кем хочу стать после войны. Написал, что он из столицы, из Москвы, и что было бы хорошо, если бы вместе поехали смотреть парад Победы на Красной площади. У него не было никаких сомнений, что скоро мы разгромим Германию. Я читала это и думала: «Вот было бы счастье, если бы все это сбылось!» Я никогда не видела столицу, к тому же Москва была закрытым городом. Без пропуска в Москву приехать было нельзя. Однако никто не мог мне запретить мечтать, и я мечтала. Пусть, говорила я себе, это только мечта, зато какая красивая. Красавец полковник и я едем в Москву на парад. Головокружительно!

Я не могла знать, что часть моей мечты сбудется и я буду дрожать от счастья. А пока что я только жмурилась от своих сладких фантазий. Но вот однажды Игорь снова появился в нашем блиндаже. В этот раз он приехал один. Мой командир все понял и ненадолго куда-то ушел, да еще увел с собой двух солдат и старшину. Игорь смотрел на меня и улыбался. Потом он снял фуражку и поправил прическу. Он был в новой шинели из дорогого сукна, и от него пахло одеколоном. Одеколоном! Я сказала: «Здравствуйте, товарищ полковник. Хотите чаю?» Игорь взял меня за руку, присел на край стола и произнес: «Я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Если ты, конечно, тоже этого хочешь. Попробую перевести тебя на другую службу, в штаб, в канцелярию. Это сложное дело, но у меня есть кое-какие связи… Будем ждать и надеяться. Верно? А пока будем служить – бить фашистов. Правильно?»

Я слушала моего полковника и тоже улыбалась. Это были самые приятные минуты с тех пор, как я оказалась на фронте. Ведь это чудо, когда мечта оборачивается реальностью! Это было осенью 1944 года.

На службу в штабную канцелярию меня перевели в конце осени. Я узнала, что такое старшие офицеры. Это были люди с характерами, с амбициями, с чувством ревности к успехам товарищей, но компетентные, смелые, умные, выдержанные. Они умели воевать и чувствовали себя на войне вполне комфортно. Щеголяли друг перед другом офицерской выправкой, прямой осанкой, всегда начищенными до блеска сапогами и чистенькими мундирами, без единого пятнышка. У некоторых из них были немного театральные манеры, но это, я думаю, бывает в любой среде, даже и в военной. Зато все они были храбрецы и настоящие мужчины. Каждый из них готов был умереть за Родину в любую минуту. Сначала я думала, что при штабе служат канцеляристы, а это были самые что ни на есть боевые офицеры, много раз участвовавшие в боях, поскольку они не в первый день войны стали полковниками и генералами. У них было все, что положено человеку на войне – и ранения, и награды. Они умели переносить на фронте любые трудности и не боялись смерти. Таким был и мой полковник, Игорь.

Женщины, которые служили в канцелярии, сильно отличались от нас, «полевичек». Их ухоженная внешность сразу бросалась в глаза. Новое обмундирование, всегда вымытые волосы, чистые ногти. На их лицах можно было прочесть, что они хорошо питаются и высыпаются. Еще я заметила, что они глубоко прячут свои чувства. Так на них влияла служба, постоянное присутствие полковников и генералов. Они обитали не в землянке, а в деревянном доме, в избе, спали на кроватях. Когда я впервые за год легла на кровать, она показалась мне невероятно мягкой. «Штабистки», глядя на меня, улыбались. Я была для них «полевичка», «окопница», но они отнеслись ко мне с уважением. Расспросили, как мне служилось в блиндаже, в окопах, трудно ли, страшно ли. На мое счастье мне попались хорошие, не заносчивые женщины. Окружили меня заботой и вниманием. Прежде всего помогли обзавестись новым обмундированием и подогнать по фигуре, ведь в блиндаже и окопах моя форма совсем утратила вид. Нарядившись во все новое, я долго стояла перед зеркалом. Надо же! Оказывается, даже на войне можно хорошо выглядеть! Затем меня научили основным правилам и манерам «штабистки». Все нужно делать сосредоточенно, с достоинством, не совершать резких движений, не суетиться, не показывать волнение или замешательство, не робеть, не трепетать. Нельзя пристально смотреть на старших офицеров, особенно на генералов, нельзя их разглядывать, это нарушение этики и субординации. Нельзя прислушиваться к тому, что они обсуждают между собой. Нельзя обращаться к ним напрямую, лишь в случае крайней необходимости. Обращаться можно только к непосредственному начальнику и в определенный момент. Научиться этому было не сложно. Уж куда сложнее было научиться спать на голой земле в блиндаже и хлебать холодный и мерзкий на вкус жиденький перловый суп без капли жира.