1941. Разгром Западного фронта - [35]

Но вот что самое страшное: при первых налетах машины Люфтваффе преспокойно «работали» с малых высот, не совершая противозенитных маневров. Они заходили на цели, как на учебных полигонах, совершенно не боясь противодействия. Зенитная артиллерия Западной зоны ПВО молчала, не поддаваясь на «провокационные действия». Генерал-лейтенант артиллерии И. С. Стрельбицкий (в 1941 г. — полковник, командир 8-й противотанковой бригады) вспоминал, что утром 22 июня его разбудил рев авиационных двигателей: бомбили станцию и аэродром. Как вспоминал Ф. В. Миколайчик, возле переезда на ул. Свердлова разбомбили поезд Гродно — Москва, в котором ехала футбольная команда. Рабочий местной типографии Э. Дамесек припомнил, что, кроме бомб, германские самолеты разбрызгивали темную жидкость с отвратительным запахом. Жительница Лиды, впоследствии подпольщица, Н. К. Устинова рассказывала: «На рассвете мы проснулись от сильного грохота и взрывов. Подумали, что гремит гром. Но почему земля трясется? А потом увидели самолеты с черными крестами. Разбомбили поезд Белосток — Ленинград. Все горит, станция полыхает. Когда включили радио, выступал кто-то из членов правительства: „Наше дело правое, враг будет разбит…“ В это время враг совершал очередной налет, бомба угодила в электростанцию, энергия прекратилась и речь оборвалась. И все три года мы помнили последние слова, что „наше дело правое, враг будет разбит…“ а то, что „победа будет за нами“ мы узнали только через три года. Немцы бомбили военный городок, аэродром, улицы города поливали свинцовым дождем. Начали рваться пороховые склады, то ли кто-то взорвал, то ли бомба попала»[109].

И. С. Стрельбицкий позвонил в штаб 229-го ОЗАД РГК, командир дивизиона ответил, что сам ничего не понимает, что в присланном ему накануне пакете содержится категорический приказ: «На провокацию не поддаваться, огонь по самолетам не открывать». Как старший начальник в лидском гарнизоне, полковник Стрельбицкий приказал открыть огонь, но получил отказ. Бомбежка продолжалась, и он выехал на своей «эмке» на позицию дивизиона. «У вокзала вижу два разгромленных пассажирских поезда, слышу стоны, крики о помощи. Возле разбитых вагонов — убитые, раненые. Пробежал, истошно крича, мальчонка в окровавленной рубашке». Придя на огневые зенитчиков с револьвером в руке, противотанкист вновь приказал открыть огонь, и тогда командир дивизиона подчинился. В небе над Лидой вспухли клубки дыма от разрывов бризантных снарядов, почти сразу же на землю рухнули четыре вражеских машины. Трое взятых в плен летчиков, не сговариваясь, подтвердили, что им было заранее известно о том запрете на открытие огня по немецким самолетам, что разослало в части ПВО советское командование. Также, как показал взятый в плен майор, командир эскадрильи «юнкерсов», Люфтваффе якобы имело приказ не бомбить города и военные городки в глубине территории Западной Белоруссии. Мотив: сохранить не только казармы для размещения своих тыловых частей и госпиталей, но также и коммуникации, склады в городах и крупных поселках и местечках.

Существование специального запрета на открытие зенитного артогня вполне возможно. А. И. Микоян вспоминал о последних часах накануне войны: «Поскольку все мы были крайне встревожены и требовали принять неотложные меры, Сталин согласился „на всякий случай“ дать директиву в войска о приведении их в боевую готовность. Но при этом было дано указание, что, когда немецкие самолеты будут пролетать над нашей территорией, по ним не стрелять, чтобы не спровоцировать нападение». Поскольку войска ПВО «де-факто» входили в состав военных округов, но «де-юре» подчинялись Главному Управлению ПВО страны, логично предположить, что для них могла быть издана отдельная директива, в которой и содержалось требование не открывать огонь по германским самолетам. Адмирал Н. Г. Кузнецов вспоминал, что на столе у Г. К. Жукова лежало несколько уже заполненных бланков. Возможно, там была и директива для войск противовоздушной обороны. Раз уж настали времена, когда появилась возможность ознакомиться даже с «той самой» Директивой № 1, следует ожидать, что будет обнаружена и она. Немцы могли узнать об этом документе из разных источников. Утечка информации могла быть следствием работы агентуры в управлении одной из зон ПВО (Северной, Северо-Западной, Западной, Киевской или Южной), либо о запрете стало известно при ее работе непосредственно в войсках.

Аналогично повели себя при первом воздушном ударе зенитчики 518-го зенитно-артиллерийского полка в Барановичах. Как вспоминал Н. Е. Анистратенко, в ночь на 22-е он был наблюдающим за воздухом на своей батарее. Увидев приближающиеся самолеты противника, он поднял тревогу, за что был командиром дивизиона капитаном Сафиулиным снят с поста и посажен под арест как паникер. Когда после налета в дивизионе не осталось ни одного целого тягача, комдив уехал в штаб полка. Анистратенко был «амнистирован» и стал свидетелем перепалки между взводным из 1-й батареи и политруком — последний упирал на «провокацию», первый был уверен в том, что действительно началась война. Лишь после того, как с аэродрома пришел обгоревший человек, заявивший, что все самолеты побиты, по радио выступил Молотов (это было уже после полудня) и показавший в развернутом виде свой партийный билет, артиллерия открыла огонь. Вскоре в километре от огневых сел на вынужденную первый подбитый бомбардировщик