1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо Железных - [2]

Автор безгранично благодарен супруге Линн, взявшей на себя перепечатку рукописи и ее редакторскую правку. Если в книге и присутствуют ошибки, то они исключительно на совести самого автора, поскольку он отказался их исправлять!

Без Линн эта книга никогда не увидела бы свет.

Сослсбери, 2000 год

Глава 1 «Мир затаит дыхание»

«Представляю, как вы все удивитесь и перепугаетесь. Но бояться нечего, здесь все предусмотрено, никаких сбоев не будет».

Ефрейтор артиллерийского полка.

Суббота. 21 июня 1941 года

Молодой унтер-офицер оторвал взгляд от исписанного листка, ощутив на лице теплый ветерок, прилетевший с литовской равнины. День простоял душный и жаркий. Затем он продолжил писать прерванное письмо:

«У меня такое чувство, что завтра утром, быть может, не завтра, а послезавтра, произойдет нечто, что заставит мир призадуматься. Более того, я не сомневаюсь, что не останусь в стороне от этих событий. Хочется надеяться, что ближайшее будущее еще на шаг приблизит нашу окончательную победу».

Его часть, 6-я пехотная дивизия, была одной из 120 дивизий, сосредоточенных вдоль демаркационной линии, протянувшейся от Финского залива и до Черного моря. Огромная масса людей, три миллиона солдат и офицеров, жила предчувствием чрезвычайных событий.

Лейтенант Герман Витцеман, 26-летний командир взвода, сидел вместе с подчиненными в палаточном лагере, замаскированном в лесу неподалеку от реки Буг и в непосредственной близости от советской крепости Брест-Литовск. Погожий июньский день клонился к закату. Верхушки сосен едва заметно колыхались под свежим вечерним ветерком. Сквозь ветви проникали лучи заходящего солнца. «Небо над нами похоже на голубой шатер, — записал Витцеман. — Мы стоим на пороге великих событий, — продолжал он исповедь на странице письма, — в которых и мне лично отведена роль». Неизвестность тревожила. «Никому из нас не дано знать, уцелеет ли он в грядущих событиях». Война казалась неизбежной. Вот-вот предстояло начаться новой кампании, но никто не знал, где именно это произойдет. Неуверенностью перед битвой были охвачены все. «После долгих споров, бесед, вопросов и сомнений мы, наконец, успокоились и расслабились. Как всегда в таких случаях, последнее слово, которое могло разъяснить ситуацию, было сказано».

В этот же день севернее Бреста Итал Гельцер находился в «размалеванной разноцветной палатке, одной из многих в этом лагере, укрытом под высокими соснами». Он чувствовал себя счастливчиком. Придя в гости к командиру разведывательного взвода, он даже получил возможность встать во весь рост в этой палатке. «Очень удобно, когда одеваешься», — заметил он. Под потолком висит лампа, даже пол имеется, здесь хорошо спать, если только холод по ночам не донимает. Все дело в том, что он был допущен к картам. Они-то и объяснили суть момента. Осведомленность, информированность — дело престижное в кругу однополчан. «Вся карта по краям была усеяна стрелками — направление на Львов», — так Гельцер и написал в своем письме. Больше, чем стрелки, вряд ли скажешь. По вечерам он усаживался под сосны и наигрывал на губной гармошке швейцарские народные мотивы. Перед битвой его, как и многих других, занимали мысли о близких и родных. «Думаю о вас, о тех, кто разбросан по миру, — писал он, — хочется верить, что кончится война и настанет день, когда все мы сможем зажить жизнью, какой не довелось пожить нашим родителям». Вынужденное безделье и томительное ожидание изматывало. «Разве мне приходилось раньше столько сидеть и ждать?» — вопрошал он в письме. Слухи — один краше другого. «Пришло известие о каком-то соглашении с Турцией; если это говорилось о России, я поверил бы в него по принципу «credo quia absurdum»(верую, потому что абсурдно)». Гельцер завершает свое эпистолярное произведение интригующе-цветистым выражением: «Когда вы будете читать эти строки, нам уже все будет известно. Как раз сейчас, в этот вечер, мы находимся на марше». Ему вообще-то знать об этом не полагалось, но стрелки на карте без обиняков указывали пункт назначения его части: местечко Борисычой, севернее Львова. Четыре дня спустя Гельцер погибнет в бою[1].

Лейтенант Витцеман старался ожесточить себя накануне предстоящих сражений. Строки из его письма выдают в нем романтика, глубоко верующего человека:

«Бог-Отец, даруй мне силу, веру и отвагу не склонить головы под свистящими пулями, под грохотом артиллерийских залпов и разрывами бомб, помоги мне не дрогнуть перед танками противника и ужасами газовых атак. Да воздастся Тебе доброта Твоя».

Лейтенант Витцеман не переживет и суток.

Перед началом операции предпринимались совершенно беспрецедентные меры секретности. Без этого было не обойтись. На 800-километровом участке польской территории у демаркационной линии были сосредоточены 7 полевых армий вермахта. Четыре танковых группы и три воздушных флота люфтваффе находились в полной боевой готовности: 600 000 автомобилей, 750 000 лошадей, 3580 танков и самоходных орудий, 7184 артиллерийских орудия и 1830 самолетов. Активность немцев в районе аэродрома Маринглен в Польше привлекла внимание двух польских рабочих, оба примерно догадывались, чем она вызвана. В 1940 году евреев и поляков согнали на принудительные работы по сооружению взлетных полос. Ян Шчепаник рассказывает: «Я выполнял все приказы. Если меня посылали в лес таскать оттуда дрова — я их таскал. Надо было доставить стройматериалы для возведения бараков, я занимался этим». И меры, принимаемые для маскировки объекта, не могли не броситься в глаза.