1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны - [9]
Политики и государственные деятели регулярно задавались этим вопросом в годы между войнами. Франция, которая, не имея Ла-Манша, чтобы защитить себя, была стратегически наиболее уязвима и понесла бы в еще одной войне с Германией наиболее тяжелые потери. Сама география принудила Францию стать перед этим кардинальным вопросом раньше других. Уже в начале 20-х годов центристская радикальная партия, в особенности, один из ее лидеров Эдуард Эррио, выступали за более тесные взаимоотношения с Советским Союзом, чтобы восстановить баланс европейских сил и обуздать набирающую силу Германию. На первый взгляд невозможно понять, с чего бы это Эррио делаться сторонником франко-советского сближения. Он находился в самом центре французской политики; буржуазный, добродушный, эпикуреец до мозга костей, мэр Лиона и лидер радикальной партии в палате депутатов. Едва ли похож на сурового каменноликого упрямца, готового рисковать своей комфортабельной жизнью и политической репутацией, оправдывая прошлые обиды, нанесенные большевиками и выступая в конечном счете за тесное франко-советское сотрудничество. Просто с его точки зрения было важно возобновить хорошие отношения с Россией. До 1914 года Франция была союзницей царской России, и этот альянс сыграл очень важную роль, позволив Франции успешно сдерживать германские армии на начальном этапе Первой мировой войны. С точки зрения Эррио восстановление добрых франко-советских отношений было вообще жизненно важно для французской безопасности. Для Франции не должно быть разницы, какой царь в России — красный или белый. Эррио был не одинок в пропаганде таких взглядов, и разделяли их не только политический центр и левые. Среди консерваторов тоже были сторонники такой линии.
Сначала приход Гитлера к власти в январе 1933 года дал ответы на некоторые из вопросов о том, кто теперь являлся большей угрозой для европейского мира и безопасности. В 1933 году Советский Союз, который поддерживал очень деловые, если не сердечные отношения с постверсальской веймарской Германией, пересмотрел свою внешнюю политику. При Литвинове советское правительство возобновило усилия по улучшению отношений с Западом. В 20-е годы Литвинов был заместителем наркома, а в 1930 году стал наркомом иностранных дел. Это был старый большевик, который бегал с царской каторги, выпускал нелегальные газеты, закупал оружие и отмывал нелегальные большевистские деньги. Он десять лет провел в английской эмиграции, женился на англичанке, прекрасно знал Запад и говорил на нескольких европейских языках. Как бы противореча западным карикатурам, изображавшим звероподобного, похожего на убийцу большевика, Литвинов был круглолицым, небольшого роста человеком, даже можно сказать коротышкой с обаятельной, неотразимой улыбкой и прекрасно развитым чувством юмора. Среди своих товарищей его любовно называли Папаша. Но в делах государства он был твердым, беспристрастным мастером переговоров, демонстрирующим острый ум и еще более острый язык, при этом гибким, готовым к сделке и компромиссу, если это служило интересам его страны. Он старался держаться в стороне от советской внутренней политики, что — в сочетании с везением — наверное и спасло его от сталинских чисток, и ненавидел Коминтерн, который постоянно вмешивался в его налаженные отношения с Западом. Его кредо было простым: мир и безопасность для Советского Союза, торговля с Западом и дешевые кредиты, чтобы восстанавливать и развивать советскую экономику. Западных дипломатов иногда приводила в ярость манера Литвинова выражаться, прямая и нелицеприятная, но все они уважали его, а некоторым даже правилась его открытость и приветливость. «Посмотрите на него внимательно, — говорил французский министр иностранных дел Луи Барту в 1934 году. — Разве он похож на бандита? Нет. Он вовсе не похож на бандита. он похож на честного человека».>4
На протяжении многих лет, особенно вначале, когда советское государство боролось за свое выживание, Литвинов, по воспоминаниям Р. А. Липера (чиновника британского Форин офиса и одного из первых посредников между Британией и Советской Россией), подвергался «бесчисленным нападкам и оскорблениям», но «за исключением нескольких случайных вспышек, я всегда находил его добродушным и вполне здравым в суждениях. Он всегда был настолько честен и естественен, насколько позволяли обстоятельства».
