1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны - [35]

Кулондр телеграфировал в Париж, что, по словам Литвинова, Бонне отверг советские предложения, а если судить по заявлению Потемкина Фирлингеру, Франция вообще не желала сотрудничать с Советами. Но все же он был склонен больше верить отчету Бонне, чем советским показаниям и просил Прагу быть настороже. А чтобы устранить возникшую двусмысленность, вопрос о штабных переговорах, считал Кулондр, должен быть «без промедления» направлен по адресу.⁷¹ Похоже, французский посол просто не понимал, или не высказывал того, что именно попытки Бонне отмолчаться породили недоверие Литвинова и вылились в ответное нежелание наркома что-либо обсуждать. Без сомнения, холодность наркома сыграла на руку Бонне. Но если бы нарком пошел дальше в своих предложениях, он все равно сыграл бы на руку французской «миротворческой» прессе, которая всегда была готова обвинить Советский Союз в желании повоевать, чтобы спровоцировать разруху и революцию. Советские дипломаты не могли победить: они в любом случае оказались бы обманщиками или поджигателями войны. Потемкин заключил, что «Франция продолжает валять дурака».⁷²

Без сомнения, Бонне в определенном смысле валял дурака, но Кулондру или Пайяру едва ли было до того, они делали все возможное, чтобы облегчить ситуацию. Уже после мюнхенской конференции Майский докладывал в Москву, что из шведских источников ему стало известно, будто Пайяр сразу после своей беседы с Литвиновым доложил о ней в Париж и ждал оттуда инструкций. Но не получил не только инструкций, а даже подтверждения, что его депеша дошла по назначению. Пайяр был вне себя и сказал шведскому послу в Москве, что Бонне «намеренно пытается скрыть содержание этой беседы от членов французского правительства». И не только от них, добавлял Майский, но также от французских дипломатов за границей. «Я с удивлением должен был констатировать», что Корбен, например, не знал о беседе Пайяра и Литвинова даже через пять дней после того, как она состоялась.⁷³

Чешские дипломаты более реалистично оценивали соотношение позиций Бонне и Литвинова. Пользуясь «компетентными источниками», Масарик сообщал, что Бонне якобы сказал британскому послу в Париже, что «необходимо сохранить мир», даже если для этого придется пожертвовать Чехословакией. «Франция не готова к войне и не хочет за нас воевать». Сообщения Масарика вполне соответствовали истине: 13 сентября Бонне сделал британскому послу именно такое заявление, Фиппс заметил по этому поводу, что Бонне «похоже, совсем потерял самообладание». Чешский посол в Берлине был примерно того же мнения: «Мир будет спасен, но заплатят за него Чехословакией». С другой стороны, Фирлингер отмечал, что советская политика основана на понимании того, что уступки агрессорам только создают впечатление всеобщей беспомощности и все больше разжигают их аппетиты.⁷⁴

Литвинов сделал из всего этого свои собственные выводы. 14 сентября он встретился в Женеве с Эррио и Поль-Бонкуром, архитекторами франко-советского сближения. Он повторил им предложения, которые высказал Пайяру и о которых его коллеги были, «по-видимому, недостаточно осведомлены». Эррио, по словам Литвинова был предельно пессимистичен: «Под конец он конфиденциально говорил о маломощности Франции, о трудном финансовом положении, о низкой рождаемости и даже о затруднительности для нее играть роль великой державы». Вывод напрашивался сам собой: «Что Чехословакия будет предана, не подлежит сомнению; вопрос лишь в том, примирится ли с этим Чехословакия».⁷⁵ Фирлингер узнал об этой встрече от Потемкина: «Эррио и Поль-Бонкур были удивлены позитивной и твердой позицией СССР... — писал он. — [А] Бонне все скрыл...».⁷⁶

7

Ранним утром 15 сентября 1938 года Чемберлен и Хорас Вильсон вылетели в Берхтесгаден, чтобы договориться с Гитлером о судьбе Чехословакии. Чемберлен не обсуждал целей своей миссии ни с чехами, ни с французами, но в принципе был готов уступить часть чешской территории Германии. Советская обеспокоенность таким развитием событий уже просочилась в те московские круги, где рождались слухи, а оттуда — в газеты. Кулондр сообщал, что советское правительство опасалось заключения четырехстороннего пакта (Британии Франции, Германии, Италии), направленного против СССР. По Москве циркулируют слухи, добавлял он, что если такое соглашение будет заключено, Советский Союз пересмотрит свою внешнюю политику и денонсирует договор с Францией. И еще, предупреждал Кулондр, среди возможных путей советской политики оставалось сближение с Германией. Чтобы избежать такой опасности, Франции следовало сделать все возможное, чтобы не настраивать советское руководство против себя.⁷⁷

О советских опасениях стало известно и в Женеве, где Литвинов подверг резкой критике переговоры Чемберлена с Гитлером: чехам, как и эфиопам, не стоило доверять британским обещаниям. Чемберлен ошибается, говорил Литвинов, если думает, что новая капитуляция может спасти мир. Уступка Судетской области нацистам может привести только к исчезновению всей Чехословакии. Англо-французская капитуляция будет означать только дальнейшую утрату престижа и влияния. А Гитлер на этом не остановится: он выдвинет новые требования и война все равно разразится, но уже в условиях более неблагоприятных для Франции и Британии.