1937. Заговор был - [7]

Результаты модернизации привели к резкому усилению политической роли вооруженных сил и лично Тухачевского. Это стало одной из предпосылок массовых репрессий в Красной Армии во второй половине 30-х г.

«Иерократия» и Советский «вождизм»

Одно из характерных свойств идеологии, психологии и практики «вождизма» в том, что «вождя» нельзя было отправить в отставку, свергнуть, нельзя было посадить в тюрьму, отправить в ссылку или на каторгу. Недостаточно было убить «вождя» или его казнить. Его нужно было физически уничтожить в полном смысле этого слова, превратить в пыль, в прах, в пепел и обязательно предать забвению, запретив под страхом смерти кому-либо произносить его имя, «табуировать» память о нем. Ибо, вспоминая хрестоматийно известные строчки Лермонтова, «храм оставленный — все храм; кумир поверженный — все бог».

Сам Сталин невольно выдал себя, свои мысли, можно сказать, даже свои страхи, может быть, прежде всего страхи политические. На заседании Военного совета при наркоме обороны СССР 1–4 июня 1937 г., где он должен был получить санкцию на начало массовой чистки в Красной Армии, прежде всего ее «вождей», зашел разговор о Гражданской войне в Испании. «Тухачевский и Уборевич просили отпустить их в Испанию, — вспомнил Сталин. — Мы говорим: «Нет, нам имен не надо. В Испанию мы пошлем людей малоизвестных». Вот она, мысль, своего рода «лейтмотив» — «нам имен не надо». Человек с другой стороны, но человек умный, опытный, бескомпромиссно враждебный советской власти, генерал А.А. фон Лампе сразу понял смысл уничтожения Тухачевского в июне 1937 г. Прочитав газетную статью, откликнувшуюся на гибель Тухачевского, фон Лампе, не удержавшись от комментария, написал: «Он был именем — этого уже достаточно, чтобы его ликвидация показалась полезной Сталину и его безымянному окружению». Итак, нужно было уничтожить и предать забвению «вождей». Прежде всего «военных вождей», ибо именно они способны были свергнуть его. Намеревались они это сделать или нет, в контексте данных рассуждений несущественно. Существенно то, что он, начавший их подозревать в таковых замыслах, к началу 1937 г. был в этом уже убежден.

Было бы ошибочным считать, что такие убеждения у него складывались чуть ли не со времен Гражданской войны, как это часто считают. «Должно быть, они часто колебались, — рассуждал он, высказывая свое мнение на упомянутом выше заседании Военного совета при наркоме, — и не всегда вели свою работу. Я думаю, мало кто из них вел свое дело от начала до конца». В феврале 1920 г. Сталин назвал «Тухачевского завоевателем Сибири и победителем Колчака». Спустя 17 лет, на этом Военном совете 2 июня 1937 г., Сталин, правда в очень сдержанной форме, подтвердил ту свою оценку деятельности Тухачевского на Восточном фронте. «Он (т. е. Тухачевский. — С.М.) в 5-й армии неплохо дрался. В 5-й армии неплохо шел».

«Бонапартистские» замыслы? О том, что и Тухачевский, и Уборевич, перефразируя известное наполеоновское выражение, «носили в своих ранцах жезл Бонапарта», не было секретом ни для кого. В военной среде, особенно в высшем комсоставе Красной Армии, все знали известную со времен Гражданской войны сталинскую квалификацию указанных военачальников: «Они плохие коммунисты, но хорошие командующие».

Наличие живых «бывших» политических «вождей» в СССР (включая Троцкого за его пределами), сохранявших в общественном мнении репутацию потенциальных лидеров альтернативной политической элиты, представляло для правящего слоя опасность превращения их в реальных альтернативных кандидатов на политическое руководство вместо Сталина и «сталинцев» в условиях малейшего колебания политической ситуации. Поэтому репрессии носили превентивный характер. В сложившейся системе любой «вождь», выросший из русской революции, становился «знаменем» и «лозунгом». В такой системе не могло быть «бывших вождей» или «вождей в отставке». У «вождя» была единственная альтернатива власти — смерть и забвение. Для этого недостаточно было обвинить его во всех смертных грехах и осудить в средствах массовой информации, пропаганды и агитации, запретить его упоминание, в том числе в устных, даже приватных и доверительных разговорах, недостаточно было его физически уничтожить, следовало полностью «вычистить» все социальное и социокультурное пространство вокруг него, реальное, предполагаемое и подозреваемое, как потенциальную оппозиционную информационную среду. В противном случае даже физически уничтоженный, информационно-запрещенный и информационно-уничтоженный «вождь» сохранял потенциал своей оппозиционной идеологической «гальванизации» и тайного «воскрешения» в сознании и мировоззрении молчащих, но еще живых его сторонников или подозреваемых в этом. Пожалуй, это было одной из причин превращения политических репрессий в массовые.

Одну из самым ранних попыток проанализировать русскую революцию в контексте проблемы глобальной социальной Революции для установления определенных общих закономерностей для всех революций предпринял П.А. Сорокин к концу 1922 г., опубликовав результаты своего исследования осенью 1923 г. Поэтому следует иметь в виду, что его суждения и выводы относятся к указанным годам — 1922–1923-м.