1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе - [25]

В нашу задачу не входит подробный анализ того, что происходило в зале, где осуществлялось судилище над опальным маршалом и семью другими военачальниками. Однако на некоторых его моментах придется останавливаться, чтобы показать ту глубину трагедии, в которой оказались как подсудимые, так и их судьи. Сейчас трудно определить, от кого и когда военачальники, включенные «высочайшим решением» в состав Специального судебного присутствия, получили указания вести подробные записи о поведении подсудимых, но в том, что они такой наказ имели, нет сомнений. Об этом свидетельствуют подробные докладные записки Буденного, Белова и некоторых других членов суда, адресованные Сталину и Ворошилову. Вполне вероятно, что именно от этих лиц и исходило требование вести дни дневник о впечатлениях и наблюдениях.

Одним из первых отчитался С.М. Буденный. На это ему понадобилось две недели – 26 июня он писал Сталину, уделив основное внимание поведению Тухачевского, как главного из состава обвиняемых:

«Тухачевский с самого начала процесса суда при чтении обвинительного заключения и при показании всех других подсудимых качал головой, подчеркивая тем самым, что, дескать, и суд, и следствие, и все, что записано в обвинительном заключении, – все это не совсем правда, не соответствует действительности. Иными словами, становился в позу непонятого и незаслуженно обиженного человека, хотя внешне производил впечатление человека очень растерянного и испуганного. Видимо, он не ожидал столь быстрого разоблачения организации, изъятия ее и такого быстрого следствия и суда…

Тухачевский в своем выступлении вначале пытался опровергнуть свои показания, которые он давал на предварительном следствии… Тухачевский пытался популяризировать перед присутствующей аудиторией на суде как бы свои деловые соображения в том отношении, что он все предвидел, пытался доказывать правительству, что создавшееся положение влечет страну к поражению и что его якобы никто не слушал. Но тов. Ульрих, по совету некоторых членов Специального присутствия, оборвал Тухачевского и задал вопрос: Как же Тухачевский увязывает эту мотивировку с тем, что он показал на предварительном следствии, а именно, что он был связан с германским генеральным штабом и работал в качестве агента германской разведки с 1925 г. Тогда Тухачевский заявил, что его, конечно, могут считать и шпионом, но что он фактически никаких сведений германской разведке не давал…»[40]

Далее Буденный сообщает, что Уборевич и Якир подтвердили свои показания, данные ими на предварительном следствии, а Эйдеман на суде практически ничего не сказал. Далее Семен Михайлович отмечает мужественное, по сравнению с другими подсудимыми, поведение Примакова. В частности, очень упорное отрицание обвинения его в руководстве террористической группой в составе комдива Д.А. Шмидта, майора Б.И. Кузьмичева и других, которая якобы готовила покушение на Ворошилова. Как помнится, именно об этой группе и этом теракте пространно и с пафосом говорил нарком на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года.

Другому члену Специального судебного присутствия – командарму 1-го ранга И.П. Белову потребовался целый месяц для подготовки доклада Ворошилову. В нем содержится ряд таких деталей, которые напрочь дезавуируют подпись Прокурора СССР Вышинского, и помощника Главного военного прокурора диввоенюриста Л.М. Субоцкого о достоверности показаний, данных арестованными на предварительном следствии. Если Буденный в своей докладной записке больше внимания уделяет политическому аспекту показаний подсудимых, то у Белова в его наблюдениях преобладает аспект психологический В целом верные, эти психологические наблюдения Белова почему-то имеют совершенно противоположные выводы. Такое возможно лишь в случае, когда глубоко ненавидишь человека и не веришь ни одному его слову. Неужели такое случилось в июне 1937 года с Беловым и другими членами судебного присутствия? Читая строки, написанные командармом Беловым, убеждаешься, что так оно, видимо, в действительности и было. Или же это лицемерие высшей пробы с его стороны.

«Буржуазная мораль трактует на все лады – «глаза человека – зеркало его души». На этом процессе за один день, больше чем за всю свою жизнь, я убедился в лживости этой трактовки. Глаза всей этой банды ничего не выражали такого, чтобы по ним можно было судить о бездонной подлости сидящих на скамьях подсудимых. Облик в целом у каждого их них… был неестественный. Печать смерти уже лежала на всех лицах. В основном цвет был так называемый землистый… Тухачевский старался хранить свой «аристократизм» и свое превосходство над другими… Пытался он демонстрировать и свой широкий оперативно-тактический кругозор. Он пытался бить на чувства судей некоторыми напоминаниями о прошлой совместной работе и хороших отношениях с большинством из состава суда. Он пытался и процесс завести на путь его роли, как положительной, и свою предательскую роль свести к пустячкам…

Уборевич растерялся больше первых двух (то есть Тухачевского и Якира. – Н.Ч.). Он выглядел в своем штатском костюмчике, без воротничка и галстука, босяком… Корк, хотя и был в штатском костюме, но выглядел как всегда по-солдатски»… Фельдман старался бить на полную откровенность… Эйдеман. Этот тип выглядел более жалко, чем все. Фигура смякла до отказа, он с трудом держался на ногах, он не говорил, а лепетал прерывистым глухим спазматическим голосом. Примаков – выглядел сильно похудевшим, показывал глухоту, которой раньше у него не было. Держался на ногах вполне уверенно… Путна только немного похудел, да не было обычной самоуверенности в голосе…