1920 год. Советско-польская война - [13]

Примерно такое же недоразумение обнаруживается при анализе нашей контратаки против советских войск, завершившейся в начале июня. Пан Тухачевский, перепуганный возможностью потерять дорогие сердцу «Смоленские ворота», вынужденный отступать по всему фронту, в конце концов организовал оборону этой обетованной земли. И вновь он превозносит великие заслуги своей 18-й дивизии, которая 7 июня недалеко от Германовичей обороняла подступы к Ореховне.

По свидетельству п. Сергеева, в этом бою дивизия потеряла до 70 % своего личного состава и была вынуждена отступить. Зато, как пишет п. Тухачевский, противник утратил способность к дальнейшим решительным действиям, и взлелеянная в мыслях Ореховна осталась в руках п. Тухачевского. Это было, добавляет п. Тухачевский, переломным моментом в операции.

Тем временем исторический анализ показывает, что ничего подобного с нашей стороны не было. Прежде всего, думаю, нет необходимости напоминать, что за все время операции у меня и в мыслях не было завидовать п. Тухачевскому в обладании (в виде Ореховны) великими историческими воротами, называемыми «Смоленскими». Я не за них воевал. Главной целью было закрыть совсем другие ворота. Самым важным для меня было сомкнуть два фланга моего контрнаступления с юга и с запада у больших болот в истоках Березины и Вилии. Таким образом отсекались все пути отступления для авантюрно продвинувшихся под самое Молодечно главных сил п. Тухачевского, а в дополнение к этому вся наша потрепанная 1-я армия автоматически выводилась в резерв. Этот план мне удалось реализовать только частично, так как быстрота ударов обеих контратакующих группировок была в течение всей операции слишком неравномерной. Генерал Соснковский со своей резервной армией, наступая от Свенцян и Постав, ударил быстро и решительно. В свою очередь южная группа, выдвигающаяся от Минска вдоль течения Березины, перемещалась значительно медленнее.

Предвидя это, я назначил южной группе начало наступления на день раньше, но когда противник дрогнул, 1-я армия перешла в лобовую контратаку и во фронтальном преследовании достигла Березинских болот значительно раньше, чем южная группа вышла на пути отхода противника. Поэтому части 1-й армии заняли место в общей линии фронта, уменьшая таким образом мой резерв.

С момента выхода к Березинским болотам я приказал остановить дальнейшее наступление, хотя действия противника меня к этому вовсе не вынуждали. При выборе общей линии фронта я руководствовался главным образом двумя соображениями, полностью противоположными какому-либо желанию бороться за «Смоленские ворота».

Во-первых, я намеревался расположить линию фронта на местности с возможно большим количеством заболоченных участков, что позволило бы мне сэкономить силы при обороне передовой линии и создать более крупные резервы. Во-вторых, мне хотелось иметь как можно меньше хлопот с обороной левого фланга, обороной, которая должна была растянуться вдоль Западной Двины. Это последнее соображение я посчитал более важным, чем даже возможность держать под наблюдением железнодорожный узел в Полоцке. И вот, заслушав мнение обоих командующих – генерала Соснковского и генерала Шептицкого, – мнения, как всегда, в таких случаях противоречивые, ибо исходят из своих локальных интересов, я принял решение и остановил всякое дальнейшее преследование.

Я здесь привожу исторический факт не для того, чтобы опровергнуть утверждение п. Тухачевского о том, будто заслуга в прекращении нашего наступления принадлежит ему и его войскам. Такие утверждения – естественное и обычное явление в военной истории, и на них обязательно наткнешься, читая донесения тех командующих, которые, проиграв, могут остановиться, больше не чувствуя на себе воздействия противника. Это хоть и маленькая, но характерная иллюстрация тех трудностей, которые стоят перед каждым полководцем при попытке определить положение и замыслы противника.

Выводы п. Тухачевского по поводу майской операции сводятся к трем пунктам: первый касается морального состояния армии, которое якобы значительно улучшилось; второй говорит о снятии части наших сил с Юго-Западного фронта, что облегчило там положение противника; третий пункт, который п. Тухачевский считает наиболее важным, – это занятие милых сердцу «Смоленских ворот». Не касаясь последнего пункта, по поводу которого я буду иметь возможность высказаться при анализе июльской операции, остановлюсь на первых двух пунктах, противопоставляя оценке п. Тухачевского мою оценку.

Удовлетворение п. Тухачевского повышением боевого духа подчиненных ему войск связано с его оценкой морального состояния тех дивизий, которые воевали против нас до прибытия п. Тухачевского, в 1919 году. Он пишет, что эти войска не вызывали к себе особого доверия, так как военные неудачи вселили в них некоторую неуверенность и робость перед польской армией. Признаться, я не очень понимаю, каким образом явное поражение в майской операции могло повысить моральное состояние этих войск. Сомневаюсь, чтобы в рядах Красной Армии любовь к «Смоленским воротам» получила такое всеобщее распространение, что несчастная Ореховна смогла заслонить и понесенные потери, и моральный урон от поражения. Вот и п. Сергеев, который более строг и точен в своих наблюдениях, пишет об этом иначе. По его подсчетам, в 53-й дивизии после майской операции осталось 1500 штыков, в 12-й – 1200, а в 18-й – 2000, в то время как в начале операции они имели: 53-я – 3157, для 12-й не имею данных, 18-я – 5000 штыков. Соответственно этому п. Сергеев утверждает, что «53-я и 12-я дивизии были так измотаны тяжелыми боями, что почти в панике отскакивали назад даже при самом слабом нажиме противника… Снижение боевого духа можно было заметить и в 18-й дивизии»