1917–1920. Огненные годы Русского Севера - [95]
На следующий день за несколько часов до встречи с Роулисоном русский командный состав собрался вновь. Обстановка была очень нервная, все понимали, что на кону стоит не только судьба области, но жизнь их самих и их подчиненных. Марушевский, считавший, что эвакуация является единственным выходом, но не желая на первом совете навязывать другим свое мнение, молчал. Но на втором совещании его «прорвало». Он объявил собравшимся, что, если решено остаться, «я сам пойду говорить с Айронсайдом с револьвером в руке». Даже через много лет в воспоминаниях он писал: «Имея за спиной силы, вчетверо превышающие силы наличных английских контингентов, и глубоко, искренне англичан не терпевших, можно было уже оставить в разговоре с ними тон почтительных просителей»[517]. С моей точки зрения, такое предложение умного талантливого генерала свидетельствовало только о степени его отчаяния.
В августе и начале сентября британские части снимались с фронта и отводились в Архангельск. Их позиции занимали русские войска. Не всегда русско-британское командование действовало слаженно. Бывали случаи, когда англичане уходили до прихода русских войск, и прибывшие русские части оказывались под огнем красноармейцев. Но в целом смена позиций прошла успешно. 29 августа русские войска начали наступление. Айронсайд удивленно писал о нем: «Его успех превзошел все мои ожидания. Солдаты действовали прекрасно и, похоже, совершенно не робели. Они ничем не напоминали солдат, бунтовавших с такой регулярностью»[518].
Основной удар наносился на Железнодорожном фронте, вспомогательный – на Онежском фронте и в Седлецком районе. Соколов писал о Железнодорожном фронте: «…фронт здесь был шириной в несколько десятков саженей, а справа и слева непроходимые, вернее, трудно проходимые болота и лесные топи. На этом маленьком участке были все черты, свойственные обычной позиционной войне. Три, иногда четыре линии хорошо укрепленных проволочных заграждений, прочные блиндажи, глубокие окопы. Порой жесточайший артиллерийский обстрел. Иногда казалось, что он гораздо более жесток, чем бывал в Великую войну. Ибо снаряды падали на место ограниченное, очень небольшое, с которого не было возможности двигаться ни вправо, ни влево»[519]. На этом фронте в наступлении участвовали 3-й ССП (командир полковник Б. Н. Вулевич) и 6-й ССП (командир подполковник А. П. Глебовский). Фронтом командовал Мурузи. Линию фронта прорвали две роты австралийцев, пожелавших на короткое время остаться на фронте. Добровольский писал об австралийцах: «Воспитанные на охоте на диких зверей, смелые, стремительные, великолепно владеющие оружием, они бросались в атаку, имея обыкновенно ножи в зубах, чтобы в нужную минуту пустить в ход это излюбленное их оружие, наводя на большевиков панику своим видом ковбоев, на которых они были похожи своими круглыми широкими шляпами»[520]. Но на пути наступающих войск находился сильно укрепленный мост через реку Емца. Несмотря на непроходимую местность, солдаты 6-го ССП двинулись в обход. Корреспондент газеты «Северное утро» описал этот бой: «Они с вечера выступили в поход, имея намерение обходным движением зайти большевикам в тыл, две роты <…> за десять верст от моста, причем пришлось перебираться вброд через реку Емца. <…> Люди раздевались догола и по горло в воде пускались вперед на опасное дело»[521]. Большевики в панике взорвали мост, когда многие красноармейцы еще находились на другом берегу. 7 сентября войска фронта захватывают станцию Емца. Белые части начали наступление в сторону города Онега. Небольшой отряд войск – «волчья сотня», состоящий из русских солдат и офицеров-добровольцев, а также 16 шведов, стремительно продвигался вперед. 10 сентября красные оставили Онегу. На Железнодорожном фронте белые войска продолжали успешное наступление. На красных оказывал сильнейшее психологическое давление танк, который красноармейцы видели впервые. 14 октября главная цель первого этапа наступления была достигнута. В результате него в плен были взяты тысячи красных, 22 артиллерийских орудия, много пулеметов. Офицеры поверили, что удалось создать сильную национальную русскую армию. Мурузи объяснял Айронсайду, чем вызваны эти перемены: «Теперь же война стала чисто русской, и солдаты заинтересованы в успехе»[522]. В дальнейшем, по мере продолжения успешного наступления, его уверенность в своих солдатах только возросла. 23 октября, выступая на станции Плесецкая перед солдатами в связи с приездом на фронт генерала Миллера, он заявил: «Я всегда верил в силу и крепость русского солдата. Сейчас мы близки к концу Гражданской войны. Наши армии всюду имеют успех, и положение красных с каждым днем ухудшается. Наши победы на Северном фронте вызвали радость у наших союзников, вынужденных вернуться домой. Они поняли и поверили в возрождение славной русской армии»[523].
То, что Мурузи значительно приукрасил состояние войск СО, показали события на Двинском фронте. Из-за неразберихи со сдачей позиций англичанами русским, подошедший Шенкуровский батальон был встречен пулеметным и артиллерийским огнем. Понеся большие потери, батальон стал быстро отступать. Вскоре это перешло в паническое бегство, охватившее и остальные фронтовые части. Назначенный 25 сентября командовать Двинским фронтом, генерал-майор Данилов описал вставшую перед его глазами картину: «Когда я приехал в г. Холмогоры, мне стали попадаться навстречу баржи, плывшие вниз по течению, лодки, наполненные беглыми с фронта солдатами. Через некоторое время прибыли командиры частей, которые доложили мне, что дело совершенно проиграно, солдаты у них расходятся по домам и бегут в тыл, и нет никакой возможности остановить развал, а тем более остановиться на позиции, и что надо двигаться в Архангельск, так как иначе все попадем в плен»
