1917–1920. Огненные годы Русского Севера - [16]
На переговорах между поверженной страной и наглым, самоуверенным победителем большая трагедия сопровождалась малой. Член группы военных консультантов при российской делегации генерал-майор В. Е. Скалон, вышедший на минуту из комнаты, где проходило совещание российской делегации, для того, чтобы взять карту, не вернулся. Он был найден в своей комнате умирающим с револьвером в руке, из которого только что пустил себе пулю в висок. Через несколько минут Скалон скончался, не приходя в сознание. На столе лежала записка к жене: «…не суди меня, прости, я больше жить не могу, благословляю тебя и Надюшу. Твой до гроба. Володя»[55].
Но и комического в Бресте хватало. Комическим был состав российской делегации, куда, с целью соблюсти декорум народного представительства, кроме большевистских и левоэсеровских лидеров и военных специалистов вошли матрос, солдат, крестьянин и рабочий. Наиболее комической фигурой был представитель русской деревни Р. И. Сташков. О том, что в состав делегации должен был войти представитель многомиллионного крестьянства, большевики вспомнили в самый последний момент, когда автомобили с делегацией направлялись к Варшавскому вокзалу. По дороге им попался настоящий крестьянин «в зипуне, с котомкой», преклонных лет. «…на одной из темных и пустынных в те дни петербургских улиц, – вспоминал подполковник Д. Г. Фокке. – …Старик-крестьянин. Остановились. – Куда идешь? – На вокзал, товарищи. – Садись, подвезем. – Старику – что: сел, поехал. Только подъезжая к Варшавскому вокзалу, засуетился старик: – Да мне не этот, товарищи! Мне бы на Николаевский. За Москву мне ехать. Старика, однако, не отпустили. Стали его о партийной принадлежности спрашивать: какой партии будешь? – Эсер я, товарищи, у нас все эсеры! – Левый или правый? – В те времена, конечно, правым никто не сказывался. – Левый товарищи, самый, что ни на есть левеющий.
Тут же решили, что для “полномочного представителя русского крестьянства” больших данных и не требуется»[56].
В Бресте Сташков был, наверное, самым счастливым членом русской делегации. Больше всего ему нравились обеды: «У крепкого старика была своя “программа-максимум” по отношению к подававшемуся за столом вину, которому Сташков отдавал за обедом усиленную честь. Никогда не отказывался, но заботливо осведомлялся у соседей: – Которое покрепче? Красненькое, беленькое – нам все равно, только бы поздоровее было. Программу “представителя крестьянства” – удовлетворяли, как могли, и качеством, и количеством. К концу обеда Сташков и без того не бледный, налившимся, благодушно-довольным лицом, оправдывал репутацию “красного” делегата»[57].
Русская делегация в Бресте предложила заключить демократический мир без аннексий и контрибуций. Но немцы отклонили это предложение, т. к. союзники России отказались участвовать в переговорах. Гофману скоро надоела демагогия Иоффе, и он в резкой форме напомнил российской делегации, кто является истинным хозяином положения: «С точки зрения Верховного Командования я, прежде всего, должен выразить удивление, что со стороны русской делегации предлагаются условия, которые были бы понятны только в случае военного разгрома Германии и ее союзников. Я полагаю, что фронтовая обстановка противоречит этому, и считаю своим долгом это подчеркнуть…»[58] О мире без аннексий и контрибуций, заявили немцы, можно было бы говорить, если бы в переговорах участвовали союзники России. К заключению мира без аннексий немцы были готовы, только понимали они его весьма своеобразно. Глава немецкой делегации на третьем этапе переговоров статс-секретарь МИДа Германии Р. фон Кюльман потребовал: «Польша, Украина, Литва и Прибалтийский край уже не Россия»[59].
Немцы боялись невероятной способности большевиков разлагать армии и государства. Уже на первом этапе переговоров Гофман решительно выступил против братаний[60]. Русскую армию уже полностью разложили, а вдруг братание, не дай бог, разложит немецкую. Немцам, вложившим большие средства в победу большевиков, пришлось убедиться, что большевики относились к ним так же, как к Антанте, и мечтали о немецкой революции, на разжигание которой не жалели ни денег, ни усилий. 27.12.1917 (09.01.1918) переговоры возобновились. Во главе российской делегации стал Троцкий. В первый же день генерал Гофман, еле сдерживая ярость, заявил: «Передо мной здесь лежит целый ряд телеграмм и воззваний, подписанных господами представителями русского правительства и русского командования, в которых частью поносится бранью германская армия и германское верховное командование, частью же содержатся воззвания революционного характера, обращенные к нашим войскам. Эти радиотелеграммы и воззвания, без всякого сомнения, противоречат духу заключенного между обеими армиями перемирия. От имени германского верховного командования я самым решительным образом протестую, как против формы, так и против содержания этих телеграмм и воззваний»
