1914 год. Начало - [48]

. В германском Генеральном штабе перед войной считали людской материал, которым обладала русская армия, таким же хорошим, как и прежде: «Русский солдат силен, нетребователен и бесстрашен. Положительные качества русской пехоты имели большее значение при прежних условиях боя в сомкнутом строю, чем при настоящих. По внешним признакам русский сравнительно мало восприимчив, и после неудач русские войска, по-видимому, быстро оправятся и вновь будут готовы к упорной борьбе»¹⁹. Но проблема была в том, что он должен был быть лучше.

Парадокс заключался в том, что в то время как с Россией вели тотальную войну, то есть войну народа с народом, она и в лице своего военно-политического руководства, и в лице общественности так и не смогла подняться до того, чтобы вести такую же войну со своими противниками. Генерал А. А. Брусилов весьма точно заметил: «Даже после объявления войны прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война стряслась им на голову, как будто бы ни с того ни с сего. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы – не знал никто, что такое славяне – было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать – было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, т. е. по капризу царя»²⁰. На фоне значительных потерь и не компенсировавших их по масштабу успехов это непонимание рано или поздно должно было привести к опасным последствиям.

Г. К. Жуков, которого война застала в Москве, где он работал скорняком, вспоминал о том, что сначала много молодых горожан уходили добровольцами на войну, вызвался идти и его друг, которого он хотел сначала поддержать, а потом передумал, не понимая причин, по которым может стать калекой: «…я сказал Саше, что на войну не пойду. Обругав меня, он вечером бежал из дому на фронт, а через два месяца его привезли в Москву тяжелораненым»²¹. Будущий маршал был призван летом 1915 г. Этот досрочный призыв, под который попадали уроженцы 1895 г., не вызвал у него положительных эмоций: «Особого энтузиазма я не испытывал, так как на каждом шагу в Москве встречал несчастных калек, вернувшихся с фронта, и тут же видел, как рядом по-прежнему широко и беспечно жили сынки богачей»²². Потери на фронте и отступление 1915 г. разлагающе действовали на тыл, а тот, в свою очередь, – на армию, поставляя ей вместе с новобранцами сомнения в победе.

По свидетельству генерала А. В. Горбатова, естественное при длительном отступлении после побед уныние получало поддержку от новобранцев: «Прибывающее из глубины страны пополнение еще увеличивало такое настроение своими рассказами о близком голоде, о бездарности правителей»²³. Исключение представляли призывники из национальных меньшинств, связывавших эту войну с идеей противостояния извечному историческому врагу. В октябре 1915 г. И. Х. Баграмян по достижении 18 лет добровольно вступил в армию и, судя по его воспоминания, совершенно не испытывал подавленных чувств в связи с перспективой скорой отправки на фронт: «Солдатская служба со всеми ее трудностями и невзгодами нисколько не омрачала мое моральное состояние. Здоровое состояние, настроение и бодрость духа не покидали меня. Я старательно выполнял все свои обязанности, стремился под руководством опытных унтер-офицеров и бывалых солдат подготовить себя к предстоявшим походам и боям, к суровым условиям фронтовой жизни»²⁴.

Национальные части в конце 1917 г. продемонстрировали большую стойкость к антивоенной пропаганде. Это отмечал и противник. Полковник Вальтер Николаи, возглавлявший германскую военную разведку на восточном направлении, особенно высоко оценивал стойкость русских подданных – немцев, сибиряков, мусульман, латышей и эстонцев. Среди представителей последних двух народов антигерманские настроения были весьма сильными²⁵. Однако эти настроения были скорее исключением, поскольку в русских губерниях наблюдалась другая картина. В конце 1915 г. – зимой 1916 г. призывники в тылу, не стесняясь, распевали: «За немецкую царицу взяли парня на позицу»²⁶. В. Николаи вспоминал: «Судя по русским военнопленным, война в русском народе не вызвала никакого энтузиазма. Солдаты показывали, что на войну их «погнали». Будучи, однако, хорошими солдатами, они были послушны, терпеливы и переносили величайшие лишения. Они сдавались лишь тогда, когда бой был безнадежен»²⁷.

Большое количество неграмотных, то есть несамостоятельных людей в армии особенно ослабляло ее в дни кризиса. В частной беседе один из русских генералов так высказался о природе своего подчиненного: «Он прекрасный солдат до тех пор, пока все идет хорошо, по программе, когда он знает, где его офицеры, и слышит, как его поддерживают наши орудия, иначе говоря, во время удачной атаки или обороны в окопах, но когда происходит нечто неожиданное, как это бывает обычно в действиях против германцев, все меняется (выделено мной. – А. О.)»