1863 - [13]
Он спустился с лежанки, подошел к узкому окну с железной решеткой и всмотрелся в густую темноту перед его глазами — тюрьма в тюрьме.
Не было ни первых мгновений творения, ни ангелов, ни жизни. Ничего, ничего. Бог только приблизился к бездне и готовился явить Себя. Он поставил точку, завершил мысль, и началось сотворение мира.
Кровь отхлынула от висков Молхо. Нет ни неба, ни земли. Бездна без начала и без конца, ничто. И в этой пустоте мучается от скорби душа, бьется в четырех стенах и не властвует сама над собой.
— Я ищу Тебя, Господь. Каждое мгновение я готов оставить на Земле свое тело. Не в теле моя сила. Твои дети знают, что Ты страдаешь, что Ты избавишь их от изгнания благодаря Своему оскверненному имени, что Ты не можешь жить без них, какими бы грешниками они ни были. И все же, Господь, не один я готов умереть ради Тебя. Не сотни, не тысячи, а весь народ готов принести себя в жертву. Как заслужить сожжение во имя Тебя, Господь?
Далекий гомон голосов ударился о стену. Молхо отошел от окна и встал посреди камеры.
Пустота вокруг него была глубокой, словно бездна. Узкие плечи поднимались, становясь все уже и уже и превращаясь в заостренную стрелу, и в этой узости зарождались боль и сила.
Не во всем заключено имя Бога, даже не в каждой из двадцати двух букв. Но как понять, что, когда вспоминаешь слово, светлый образ отзывается и обретает четкие черты? Никуда не исчезает глубокая скорбь, бездна без формы и без слов. Ты можешь перебирать буквы: смешивать начало и конец, конец и середину, пропускать, переставлять, добавлять, комбинировать, но то, что призвано объяснить второе слово, которое тянет за собой третье и четвертое, — это невысказанное и замалчиваемое, невидимое, но зрячее, разрастается и заполняет огромный мир. Великанам любой звук кажется немым и слепым. Звуки нужно искать в движении плеча, в изгибе тела, в собственной беспомощности.
Молхо должен только захотеть… нахмурить лоб… распахнуть руки… и…
— Как Ты, Господь, я одним взглядом остановил Тибр, когда он вышел из берегов. Ведь мне достаточно протянуть руки, чтобы самые далекие мысли из будущего стали прошлым. Моя левая рука находится в прошлом, а правая — перемещает миры, приближая их на тысячу лет. Годы проносятся, не останавливаясь ни на секунду и не старея, а куда они уходят? Куда, Господь?
Он сжал горячую голову ладонями, прислонился руками к мокрым стенам и так сидел в углу, согнувшись.
Узкие плечи ссутулились. Он дышал прерывисто и хрипло. Дыхание поднималось к потолку камеры, парило, как земля в апреле, когда из глубины ее недр вырывается жидкое пламя и порождает клубы пара в попытке взломать земную кору.
— Явись, Господь, один раз, в последний раз. Я сидел в заключении и наблюдал за толпой, собравшейся со всех сторон, чтобы посмотреть на мое сожжение, и с криками атаковавшей тюрьму. Я спокойно вышел им навстречу, потому что Твое слово, слово Господа, горело во мне, как пламя. Народ взломал двери, сорвал с меня плащ, и я, раздетый, шел по колено в крови, и Твой голос горел во мне: «Ты должен идти в город! Ты должен идти в город!»
— Не оставляй меня, Бог, будь со мной, как ты был с Самсоном, когда враги выкололи ему глаза.
В душе у него зазвучала мелодия, которая вырывалась из стиснутых губ, из носа, из каждого сустава и сухожилия.
Молхо натянул на себя плащ и прилег на лежанку.
Под его ногами клубился свет, преграждая ему путь. Столп света летел впереди, вел его по горам и долинам, не останавливаясь ни на мгновение.
Река источала небольшой поток света, который влился в столп и зажег в воздухе золотые и серебряные огоньки, и река не вышла из берегов от такого количества света.
Девушка в цветных одеждах стояла в воде. В ее черных волосах блестело солнце, а между пальцами, тонкими настрадавшимися пальцами, трепетали огоньки.
— Идет Мессия! Идет Мессия!
Одежда на девушке становилась прозрачной, ее окутывала голубая дымка, которая тянулась к столпу света.
— Я не могу больше ждать!
— Что ты делаешь одна в горах, Двойра?
— Я жду Мессию, Шломо, я жду тебя!
— Он придет, моя невеста, он будет с тобой.
— Ждать так долго…
— Укрепись в вере, Двойра.
— Если мир грешен…
— Ему нужна жертва, Двойра.
— Жертва? Я боюсь…
— Не бойся, Двойра, о, если бы Господь выбрал меня. Но у Него есть кандидаты и поважнее — реб Йосеф Каро[39], весь Цфат[40].
— Так подойди поближе, мой жених, дай отдохнуть своим усталым ногам после тяжелого пути.
Руки тянутся друг к другу, влекут за собой огоньки света и звуки, миллионы звуков окружают Землю, как радуги.
Железная дверь камеры открылась, впустила внутрь сгорбленную фигуру, снова закрылась, и в замкнутом пространстве раздались слова:
— Не дольше пяти минут!
Незнакомец достал из-за пазухи фонарь, посветил им во все стороны, пока свет, как сглаз, не упал на Молхо.
Молхо сел.
Незнакомец увидел его, подошел и подал пакет:
— Переоденьтесь, реб Шломо Молхо, быстрее. Счет идет на минуты. У выхода вас ждет повозка с лошадьми.
— Я не хочу бежать, реб Юслман!
— Вас сожгут, реб Шломо!
— Молхо уже не раз сжигали, но он сейчас говорит с вами.
— Король безжалостен!
— Инквизиторы в Риме не были милосерднее!
«Последний в семье» — заключительная часть трилогии Иосифа Опатошу «В польских лесах». Действие романа начинается через десять лет после польского восстания 1863 года. Главный герой трилогии Мордхе Алтер, вернувшись с войны, поселился в имении своих родителей под Плоцком. Он сторонится людей и старается не рассказывать о своем прошлом даже дочери Сорке. Дочь взрослеет, и ей становится все труднее жить в одиночестве в лесу. Она выходит замуж, подчиняясь воле отца, но семейная жизнь ей скучна. Сорка увлекается паном Кроненбергом, молодым человеком с революционными взглядами и сомнительным прошлым, и покидает отчий дом.
События, описываемые в романе «В польских лесах», разворачиваются в первой половине и в середине XIX века, накануне Польского восстания 1863 года. В нем нашли свое отражение противоречивые и даже разнонаправленные тенденции развития еврейской идеологии этого периода, во многом определившего будущий облик еврейского народа, — хасидизм, просветительство и ассимиляторство. Дилогия «В польских лесах» и «1863» считается одной из вершин творчества Иосифа Опатошу.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».
Роман нобелевского лауреата Исаака Башевиса Зингера (1904–1991) «Поместье» печатался на идише в нью-йоркской газете «Форвертс» с 1953 по 1955 год. Действие романа происходит в Польше и охватывает несколько десятков лет второй половины XIX века. После восстания 1863 года прошли десятилетия, герои романа постарели, сменяются поколения, и у нового поколения — новые жизненные ценности и устремления. Среди евреев нет прежнего единства. Кто-то любой ценой пытается добиться благополучия, кого-то тревожит судьба своего народа, а кто-то перенимает революционные идеи и готов жертвовать собой и другими, бросаясь в борьбу за неясно понимаемое светлое будущее человечества.
Роман «Улица» — самое значительное произведение яркого и необычного еврейского писателя Исроэла Рабона (1900–1941). Главный герой книги, его скитания и одиночество символизируют «потерянное поколение». Для усиления метафоричности романа писатель экспериментирует, смешивая жанры и стили — низкий и высокий: так из характеров рождаются образы. Завершает издание статья литературоведа Хоне Шмерука о творчестве Исроэла Рабона.
Давид Бергельсон (1884–1952) — один из основоположников и классиков советской идишской прозы. Роман «Когда всё кончилось» (1913 г.) — одно из лучших произведений писателя. Образ героини романа — еврейской девушки Миреле Гурвиц, мятущейся и одинокой, страдающей и мечтательной — по праву признан открытием и достижением еврейской и мировой литературы.
Исроэл-Иешуа Зингер (1893–1944) — крупнейший еврейский прозаик XX века, писатель, без которого невозможно представить прозу на идише. Книга «О мире, которого больше нет» — незавершенные мемуары писателя, над которыми он начал работу в 1943 году, но едва начатую работу прервала скоропостижная смерть. Относительно небольшой по объему фрагмент был опубликован посмертно. Снабженные комментариями, примечаниями и глоссарием мемуары Зингера, повествующие о детстве писателя, несомненно, привлекут внимание читателей.