1812. Великий год России - [116]
Если бы ушел… В том-то и дело, что, заняв Москву, Наполеон, по крайней мере в первые три недели, не мог уйти: он ждал со дня на день от Александра I просьбы о мире, «льстил себя надеждою, что Россия, раненная в самое сердце… должна пойти на переговоры, как это всегда делали другие государства Европы, столицы которых он завоевывал» (19. С. 157)[1035]. До тех же пор, пока мир не был заключен, ему «необходимо было сохранить позу победителя» (32. Т. 7. С. 653) в глазах всей Европы, ибо он понимал, что «оккупация этой столицы, поскольку он в нее вступил и так долго здесь остается, производит моральное впечатление… как на Россию, так и на Европу» (19. С. 185)[1036].
К началу четвертой недели пребывания французов в Москве, когда Ж.-А. Лористон был послан (5 октября) в ставку Кутузова, надежды Наполеона на мир в «позе победителя» обратились в иллюзию, но Кутузов так повел себя с Лористоном, что император еще целую неделю оставался в плену этих, уже иллюзорных, надежд. Только 13 октября он решил уходить: «гвардия, армейские корпуса, хозяйственные части получили приказ быть готовыми к выступлению»; началась эвакуация раненых в Можайск (35. Т. 2. С. 109; 44. Т. 2. С. 97, 98)[1037]. 17 октября в дневнике лейтенанта Ц. Ложье появилась запись: «Сегодня генеральная раздача по всей армии; раздают кожаную одежду, белье, хлеб и водку»[1038]. «18 октября, — читаем у А. Коленкура, — были приняты все меры для того, чтобы 20-го начать движение на Калугу… как вдруг около часу пополудни, когда он (Наполеон. — Н. Т.) производил смотр войскам после парада, пришло сообщение о сражении неаполитанского короля с русскими… Император тотчас же решил ускорить свое выступление и назначил его на день раньше, чем предполагалось сначала» (19. С. 189).
С утра 19 октября «Великая армия» потянулась из Москвы восвояси. Она насчитывала в тот день 89 640 пеших и 14 314 конных воинов, 12 тыс. нестроевых, больных и прочих — всего 115 954 человека и 569 орудий (39. Т. 2. С. 315). Армию сопровождал колоссальный обоз: 10–15 тыс. повозок, в которые «были напиханы, как попало, меха, сахар, чай, книги, картины, актрисы Московского театра» (35. Т. 2. С. 118)[1039]. «Армия Дария по выходе из Вавилона, без сомнения, не везла столько богатств и багажа», — вспоминал Д. Ларрей[1040], а по мнению Ф.-П. Сегюра, французы, отступавшие из Москвы, «походили на татарскую орду после удачного нашествия» (44. Т. 2. С. 102). Русские же люди вскоре сочинят о Наполеоне поговорку: «Был не опален, а из Москвы ушел опален».
Оставляя древнюю столицу России, Наполеон приказал взорвать Кремль — «в отместку Александру за то, что тот не ответил на три мирных предложения» (32. Т. 7. С. 669). Этот приказ — пожалуй, самый варварский из всех приказов Наполеона — осужден даже во французских источниках (39. Т. 2. С. 325). Друг семьи Наполеона герцогиня Л. д'Абрантес (жена генерала Ж.-А. Жюно) возмущалась: взрыв Кремля должен «показать нас варварами, более первобытных скифов»[1041]. К счастью, дождь подмочил фитили и ослабил мощь подготовленного взрыва, а часть фитилей загасили русские патриоты (5. Т. 5. С. 167). Были повреждены соборы, разрушена часть кремлевских башен, стен и палат, взлетело на воздух здание Арсенала. Иван Великий и Спасские ворота не пострадали (25. Т. 4. С. 192–194).
Итак, 19 октября 1812 г. Наполеон ушел из Москвы. Куда же он повел свою «Великую армию»? Этот вопрос, больше полутора веков почти всеми считавшийся решенным, в 1980-е, годы неожиданно обрел дискуссионность.
Вопрос действительно таит в себе еще не разгаданные загадки. Над тем, что делать — оставаться ли в Москве или уходить из нее, а если идти, то куда, — Наполеон и его приближенные думали много, обсудив едва ли не все возможные варианты. Граф П. Дарю предлагал: «Оставаться здесь. Превратить Москву в укрепленный лагерь и зазимовать в нем. Продовольствием и фуражом запастись на всю зиму. Если не хватит домов, разместиться в подвалах. Так продержаться до весны, пока не придут из Литвы подкрепления, чтобы соединиться с нами и закончить войну победой!» Наполеон тогда воскликнул: «Это совет льва!» — но не последовал «львиному» совету (44. Т. 2. С. 94). Вице-король Италии Е. Богарне вызвался идти во главе своего 45-тысячного корпуса «на Тверь и оттуда на Петербург, между тем как остальная часть армии должна была мешать Кутузову», но Наполеон и его маршалы, наслышанные о «дождях и непроходимых дорогах» за Тверью, отклонили план вице-короля (35. Т 2. С. 104). «Если бы французская армия обладала энергией, окрылявшей ее в 1794 г., был бы принят именно этот план», — заметил Стендаль. Он тоже считал, что лучше всего было бы, «пользуясь тем, что русская армия… отступила влево от Москвы, фланговым движением двинуться вправо и занять беззащитный Петербург
