170000 километров с Г. К. Жуковым - [19]

Битва под Москвой оказалась "самым тяжким испытанием, которое провидение ниспосылает только тем, кому начертано высокое предназначение". Так отзывался об этих неделях в своей жизни Гитлер, претендент на мировое господство, положивший к ногам рейха всю континентальную Европу. Его соратник и однодумец Геббельс присовокупил: "То, что мы преодолели жестокое испытание, следует расценивать как чудо".

Почему это "чудо" стало возможным? Известнейший английский военный теоретик, современник той войны генерал Дж. Фуллер настаивал в своем в ряде отношений классическом труде "Вторая мировая война 1939-1945" (русское издание, 1955): " Отказавшись отступить из России или даже отойти к западу от Смоленска, Гитлер, несомненно, спас свою армию от еще большего разгрома, чем тот, который постиг армию Наполеона в 1812 году".

Но кто дал возможность Гитлеру зацепиться за нашу землю, удержав натиск Красной Армии? Конечно, Сталин своими необдуманными приказами - воодушевленный успехом под Москвой, он в январе 1942 года приказал расширить контрнаступление на весь советско-германский фронт. Рейнгардт шаг за шагом прослеживает, как Сталин, отвергая предложения Жукова сосредоточиться только на западном направлении, ибо не было сил для активных действий на других участках, собственными руками готовил успех гитлеровской стратегии. Он ослабил и без того ограниченные силы, которыми нанесли поражение немцам под Москвой. Последствия очевидны. Г. К. Жуков в мемуарах категорически указал: "Фактическое развитие событий доказало ошибочность решения Верховного на переход в январе в наступление всеми фронтами... Если бы девять армий резерва Ставки Верховного Главнокомандования не были разбросаны по всем фронтам, а были бы введены в дело на фронтах западного направления, центральная группировка гитлеровских войск была бы разгромлена, что, несомненно, повлияло бы на дальнейший ход войны". Как именно объяснили хотя бы те же Дж. Толанд и Дж. Фуллер.

Александр Николаевич, вы были рядом с Г. К. Жуковым в то судьбоносное время, когда он становился полководцем полководцев всей войны. Несомненно, он ощущал тяжесть ноши, выпавшей на его долю. Изменился ли Г. К. Жуков в словах и поступках?

А. Б.: Сейчас очень трудно воссоздать мировидение 24-летнего Саши Бучина. Он очень далек от меня. Неизбежно на суждения 75-летнего Александра Николаевича давит не только груз прожитых лет, но и тех многих книг, прочитанных мною о Великой Отечественной. Признаюсь, я с годами превратился в безнадежного книжного "пьяницу". Так что начну со ссылки на "Воспоминания и размышления" Г. К. Жукова, во II *томе которых на странице 269 (10-е издание, 1990) сказано: "Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: битва за Москву". Думаю, что все прошедшие войну от звонка до звонка, включая меня, ответят, как и Г. К. Жуков.

Образно говоря, победа под Москвой - водораздел между Светом и Мраком в Великой Отечественной. Конечно, изменились все в Красной Армии, и с ними Г. К. Жуков. Мы увидели - немцев можно бить (впрочем, знали это и раньше), а они способны бежать. Вот в той книге американского журналиста Г. Кэссиди "Московский дневник" сказано так, как видел тогда Саша Бучин:

"В конце декабря вооруженные на этот раз снеговыми лопатами и в сопровождении тягача, чтобы вытаскивать нас из канав, мы поехали на север к Клину, а затем по дороге Клин - Волоколамск на запад... Дорога извивалась, как узкий туннель, в замерзших сосновых лесах, забитая тем, что осталось от некогда гордых 6-й и 7-й немецких танковых дивизий. На двадцать пять миль протянулось это кладбище танков, отмеченное грудами сгоревших машин, горами замерзших тел и кучами личных вещей. Я насчитал около тысячи поврежденных танков, бронемашин, машин для перевозки пехоты, грузовиков, легковых машин и мотоциклов, потом мне считать надоело. На снегу, нелепо распластавшись, лежали сотни тел тех, кто еще недавно сидел в этих машинах. Сотни других были похоронены в сугробах или под белыми березовыми крестами.

Интересно было сравнить мой подсчет уничтоженных машин с официальной цифрой, сообщенной Совинформбюро, - 750 в этом секторе. На это явное занижение я указал потом одному офицеру Красной Армии.

"Лучше уж мы занизим, - сказал он. - Немцы переоценили - и видите, что с ними произошло".

Глаза Саши Бучина видели и это и многое, многое другое, и он оценивал происходившее на основании своего тогдашнего жизненного опыта. Конечно, он никак не мог свыкнуться с мыслью, что это результат реализации замыслов сурового генерала армии, разделявшего с ним переднее сиденье в автомобиле. Все мои тогдашние помыслы были устремлены на то, чтобы оправдать оказанное доверие. Как я уже говорил, жизнь сидящих в машине буквально в руках водителя.

Я, конечно, не знал о спорах Жукова со Сталиным. Помню, однако, что при возвращении из Кремля, где бывали несколько раз в неделю, Георгий Константинович часто сидел насупившись, напряженно размышляя о чем-то мало приятном. Упадок настроения у него начался вскоре после Нового года и продолжался, если не ошибаюсь, до того времени, когда сошел снег. Саша Бучин, разумеется, по молодости списывал это на весеннее солнышко. Теперь-то я понимаю, дело было совсем в другом.