1612. «Вставайте, люди русские!» - [66]

Козьма, дожив до пятидесяти с лишним годов, был уже давно не легковерен, а уж к рассказам о всяких знамениях, видениях и явлениях относился, как всякий крепкого ума мужик: оно, может, и бывает, да чаще всего врут люди! Своему сну он тоже не поверил — может, это просто ему так хочется, чтоб сам великий святой, его, простого торговца свининой и говядиной, выбрал для спасения Святой Руси… Возможно, это и было разумно, однако Сергий приснился Козьме во второй раз, и в третий и говорил каждый раз то же самое, но упрямый купец теперь уже испугался: да откуда же ему взять столько ума, сил, воли, чтоб таким делом заняться? А людей как в том убедить? Пойти и рассказать про свой сон? И многие ли поверят? Возможно, Минин так бы и таил ото всех эти странные сны, но, по всему видать, Святой Сергий на него прогневался. Внезапно купца, который за всю жизнь ни разу серьезно не болел, отличаясь просто бычьим здоровьем, сразила тяжелейшая хворь, от которой он едва было не преставился. А немного поздоровев, понял, какую глупость совершал все последнее время.

И тут же получил (теперь уже он твердо знал, от кого) очень нужную помощь. Его, как человека уважаемого и честного, выбрали земским старостой Нижегородского посада, а это уже давало возможность собирать у себя людей и обращаться к ним с речами. Козьма Захарович и сам не ожидал, что у него есть такой необычайный дар — зажигать целую толпу, убеждать ее, собирать и звать за собою. Когда он первым положил в будущую ополченскую казну едва ли не все, что имел, никто не счел его безумцем (по крайней мере, никто об этом вслух не сказал), но напротив — все, кто хотя бы что-то имел, стали жертвовать и жертвовать от всей души. Правда, подсчитав, сколько нужно будет собраться, чтобы снарядить и содержать настоящее боеспособное войско, Минин вскоре понял: одними добровольными пожертвованиями не обойдешься. Его уже вслух именовали войсковым казначеем, и он, при всеобщем согласии, ввел особый налог — «пятую деньгу» со всех посадских людей, а также с уездов и монастырей. Впрочем, монастыри и без того спешили внести, какой сколько мог — весть о чудесном видении Минина быстро распространилась окрест, и монахи искренне поверили в небесную помощь Сергия Радонежского.

В войско собирались все бывшие и нынешние служилые люди, шли все, кто мог носить оружие. А вскоре появился и настоящий боевой отряд, вокруг которого и стал формироваться настоящая, мощная рать. К нижегородцам пришел двухтысячный отряд смоленских стрельцов, в прошлом году воевавших с ратями самозванца и не поспевших на выручку воеводе Михаилу Шейну — им просто не удалось пройти через уже занятые поляками земли. Опытные воины предпочли не гибнуть зря и отступили, однако теперь только искали случая объединиться с более крупным войском, чтобы биться против ненавистных иноземцев и отомстить за павший Смоленск и погибшего, как они были уверены, воеводу.

Оставалось теперь найти воеводу, и тут-то Козьме рассказали, что вблизи Нижнего Новгорода живет в своем небольшом имении знаменитый князь Дмитрий Пожарский, ставший героем Московского ополчения, получивший в боях тяжелую рану и спасенный от гибели своими товарищами.

Решено было отрядить к Пожарскому послов, но Козьму отговаривали: «Едва ли князь согласится! И здоровье его еще никуда, да и кто ж вновь в ту же петлю полезет! Вон, что в Москве тогда учинилось: атаман Заруцкий с атаманом Ляпуновым передрались, аки псы, больше друг на друга насели, чем на ляхов, другие не лучше оказались… А что один Пожарский мог поделать? Так неужто он сейчас поверит, что мы победу одержим?»

Но Дмитрий Михайлович поверил. И не просто согласился возглавить ополчение, а тут же принялся, используя и свой опыт, и воинский дар, создавать настоящую, подготовленную, хорошо слаженную армию. Он сам учил новобранцев обращаться с разного рода оружием, ходить правильным строем, атаковать и обороняться по всем правилам, как делали это воины-европейцы. Будучи еще юношей, он побывал с посольством царя Бориса Годунова в Германии и видел учения тамошней пехоты и кавалерии, которые вызвали в нем легкую зависть: отчего же у нас-то не так? Теперь ему представилась возможность добиться таких же действий от своей собственной армии.

— Нечего бегать в наступление толпой! — наставлял он воинов. — Мы ж не татары. Ряд за рядом идти куда выгоднее: и стрелять можно всем вместе — пули пройдут между рядов, никого из своих не заденут. И если придется отступать, свалки не выйдет. Да и движение так куда скорее.

Минин восхищался князем, а князь искренне восхищался Козьмою, считая его душой ополчения и доверяя ему, как самому себе. Несмотря на разницу в возрасте и совершенно разные характеры, они вскоре сделались почти дружны.

Пожарский почти никогда не спорил со своим первым помощником, признавая его опыт и сметливый, хотя и немного нерасторопный ум. И когда Козьма посоветовал выступить из Нижнего до начала весны, до того, как вскроется лед на Оке, и она перекроет ополчению дорогу, князь не возражал. Оба понимали, что войско еще не готово к решительной битве за Москву, но оба хотели подвести свои полки ближе к столице, чтобы начать штурмовать ее уже этим летом.