1612. Минин и Пожарский - [8]

Василий Шуйский хотел было возмутиться, ибо Федор Мстиславский пошел наперекор царской воле, принизив придворный сан Никифора Обадьина. Однако, встретившись взглядом со своим братом Иваном, Василий Шуйский решил не ввязываться в словесную перепалку со строптивым конюшим. Иван Шуйский глазами дал понять своему царственному брату, что этот спор может затянуться до вечера и в результате на обсуждение насущных проблем времени не останется.

Вняв молчаливому совету своего брата, Василий Шуйский открыл заседание Думы.

Но едва Василий Шуйский завел речь о том, что он вступил в переговоры с крымским ханом, дабы склонить его к войне с поляками, как против этого решительно стал возражать Федор Мстиславский.

— Государь, ты уже пытался разбить поляков с помощью шведского войска, — сказал конюший, не скрывая своей язвительности. — Всем известно, что из этого вышло. Часть шведского воинства переметнулась на сторону гетмана Жолкевского, другая часть удалилась восвояси, заключив перемирие с поляками. В результате наше войско потерпело тяжелое и постыдное поражение от гораздо более малочисленного врага. Крымский хан гораздо вероломнее шведов, просить у него помощи — это все равно что впустить волка к себе в овчарню.

Федора Мстиславского поддержал Василий Голицын, который стал упрекать Василия Шуйского в том, что он попусту растрачивает золото из государственной казны.

— Шведы взяли наши деньги, но сражаться с поляками не стали, — молвил Василий Голицын. — Крымский хан поступит точно так же, к гадалке не ходи. Этот басурманин подл до мозга костей!

Бояре, взявшие слово после Мстиславского и Голицына, все, как один, возмущались тем, что Василий Шуйский позорит не только свое царское достоинство, но и боевые русские знамена, выклянчивая помощь то у шведов, то у татар.

— Неужто мы своими силами не одолеем поляков, коих в прошлом не единожды бивали! — промолвил боярин Федор Шереметев. — Надо новую рать скликать в Москве и других городах, а не кланяться в ноги шведскому королю и крымскому хану.

После бояр стали выступать окольничие и думные дворяне. И сразу зазвучали угодливые речи тех, кто оказался в Думе по милости Василия Шуйского, кому достались от него должности и подарки. Среди дворян было немало таких, кто уже устал от непрекращающейся кровавой Смуты, кто не желал воевать ни с поляками, ни с Лжедмитрием. Этим людям казалось, что Василий Шуйский поступает мудро, желая столкнуть лбами татар и поляков. Зачем проливать русскую кровь, говорили они, если можно победить польского короля Сигизмунда саблями Крымской орды.

Окольничие в большинстве своем тоже одобряли замысел Василия Шуйского вовсе не из военных соображений, но из желания досадить надменным думным боярам.

После поименного голосования Дума перевесом всего в один голос высказалась за союз с крымским ханом. Этот решающий голос принадлежал Никифору Обадьину, очутившемуся в Думе по воле Василия Шуйского.

Дабы не сердить думных бояр, без поддержки которых было никак не обойтись в противостоянии с простым московским людом, Василий Шуйский принял соломоново решение. Он объявил о сборе новой рати и повелел готовить обоз с дарами для крымского хана.

Федор Мстиславский попытался было в беседе с глазу на глаз убедить Василия Шуйского не принимать подмогу от крымского хана. Бывало, что конюший заставлял государя изменить точку зрения, пользуясь своим даром убеждения. Однако на этот раз все усилия Федора Мстиславского оказались напрасными. Василий Шуйский признался ему, что тайный договор с крымским ханом уже заключен.

— Десять тысяч конных татар уже двигаются Изюмским шляхом к нашему южному порубежью, — сказал государь. — Во главе этого татарского войска стоит Кантемир-мурза. По договору, татары нападут на польские отряды под Вязьмой и Смоленском, как только получат денежное вознаграждение за это.

— Стыд и срам тебе, царь-батюшка! — с негодованием и горечью произнес Федор Мстиславский. — Выходит, ты за спиной у Боярской думы с крымским ханом снюхался. Собрался метать бисер перед свиньями! Хочешь на чужом горбу в рай въехать! А о том не думаешь, что татары могут золото взять и наши же земли разграбить. Иль мало зла мы видели от нехристей в прошлом!

— Довольно, боярин! — рассердился Василий Шуйский. — Я — царь! И волен поступать, как захочу.

Федор Мстиславский обжег Шуйского неприязненным взглядом, отвесил ему поклон и удалился, намеренно громко стукая посохом по каменному мозаичному полу.

* * *

Перед тем как отправиться на полуденную трапезу, Василий Шуйский встретился со своими братьями Иваном и Дмитрием в одном из дальних дворцовых покоев, где находилась царская канцелярия. Кроме государя и его братьев в канцелярии присутствовали двое дворцовых дьяков, в ведении которых был дворцовый архив.

Василию Шуйскому нужно было решить, на кого из бояр возложить это щекотливое и опасное дело — доставку денег и даров в становище Кантемир-мурзы.

Сидя в кресле с высокой спинкой возле узкого стола, Василий Шуйский бегло просматривал список золотых и серебряных вещиц из дворцовой сокровищницы, которые предназначались крымскому хану и его мурзам в качестве подарков. Все эти драгоценные сосуды, шкатулки и ожерелья когда-то были подарены Ивану Грозному послами иноземных государств.