1600 лет под водой - [22]

>Бел Баркер рассматривает только что поднятую со дна греческую амфору

В принципе, наличие амфор совсем не обязательно указывает на близость затонувшего судна. Эти глиняные контейнеры знали по всему античному миру, а не только в Греции, и, как я себе представляю, спустить пустую амфору в море было тогда так же просто, как в наши дни выбросить за борт пустую бутылку из-под кока-колы. А кроме того, когда опасность угрожала древнему кораблю, его экипаж освобождался от какой-то части груза. Иное дело, когда несколько амфор располагается на дне в более или менее правильном порядке, то есть так, как они, очевидно, были уложены на палубе. Тогда ищи корабль где-нибудь поблизости, но знай, что найти его не так-то просто. После двух тысяч лет море оставляет, как правило, якорь да куски свинцовой обшивки И вот тогда начинается настоящая работа — несколько лет каторжного труда, если действовать последовательно, откачивать ил с помощью насоса и добросовестно поднимать наверх все, что представляет хоть малейший интерес. Месяц тянется за месяцем, штиль переходит в шторм, одна команда ныряльщиков сменяет другую; так же берут они неуклюжий, по-ослиному упрямый шланг и науськивают его на погребенную в иле добычу, а он, засорившийся еще в прошлую смену, рвется из рук и извивается, как допотопный ящер. Все это достаточно трудно и на суше, а в море, с борта корабля, трудности увеличиваются тысячекратно.

Сведения о кораблях, затонувших в бухте Молуната, которые передал нам капитан Луетич, оказались в основном верными. Но я решил зайти попутно и в другую бухту, к северу от Молуната, с тем чтобы вернуться в Молунат завтра утром. Там мы предпримем последнюю серию погружений перед возвращением в Эпидавр.

Мы бросили якорь еще до наступления сумерек. Барбаре и Бастиану захотелось хотя бы взглянуть на дно. Они натянули акваланги и исчезли в воде.

Через пять минут у трапа показалась Барбара. Она была в сильном возбуждении.

— Какая-то странная рыба привязалась ко мне и не отстает!

Мысль об акуле тотчас же пришла мне в голову. Я помчался за ружьем.

— Смотрите, вот она! — закричал Дэвид. И действительно, тонкая черно-белая рыба около двух метров в длину атаковала Барбару. Когда очередное нападение было отбито, рыба сделала новый заход и приблизилась снова. В темноте было трудно сказать наверняка, но, по-моему, это была рыба-прилипала, которая потеряла своего патрона и теперь искала нового.

Бастиан взял маленькое гарпунное ружье с трезубцем и ринулся вниз, чтобы навсегда очистить местность от этого навязчивого существа. Но рыба представляла слишком неудобную мишень, тем более что она оставила в покое Барбару и двинулась на самого Бастиана. Куда бы он ни поворачивался, рыба тенью повторяла все его движения. Тем временем Барбара исчезла в глубине, оставив своего благородного защитника в рискованном одиночестве. Таковы женщины! После десятиминутного акробатического номера, исполненного Бастианом в довольно живом темпе, рыбе вдруг приглянулся корпус корабля, и она повисла под килем. Бастиан взобрался на трап, еле переводя дыхание.

— У нас в Скандинавии не встретишь такой настырной рыбы, — смущенно говорил он. И вдруг вопль из воды! Коварный морской пострел, оказывается, затаился и поджидал Барбару.

— Этот негодяй влюбился в Барбару! — произнес Бастиан. Но вот и она освободилась тоже. «Что за странная рыба!» — подумал я, затем опустился в каюту и просмотрел все, что имелось в нашей библиотеке о рыбах, но ни в одном справочнике не было ничего похожего на нашего знакомца, хотя и упоминалось несколько видов прилипал. Кажется, наиболее близкое подобие описывалось в Малом атласе рыб, хотя и там цветная иллюстрация изображала эту рыбу синей сверху и с белым брюхом, тогда как наша прилипала была отчетливо окрашена в белое и черное. Я жалел, что ее не удалось сфотографировать, но оставалась надежда, что она не покинет нас до утра. Мы поужинали и после минимальной перепалки из-за обладания любимыми местами на палубе кое-как улеглись.

Но «кого покой и сон манит, тот моря пенного бежит». Не помню, кто это сказал, но он был тысячу раз прав. Неуспели мы сделать первый шаг в зыбкое царство грез, как разверзлось небо и под сверкание молнии и раскаты грома потоки воды обрушились на груду спящих тел. Последовал пугающе реалистический фрагмент из «Вальпургиевой ночи», кто-то неопознанный проделал не меньше четырех шагов в спальном мешке, прежде чем недостаток практики в традиционном виде школьного спорта, называемого «бег в мешках», поверг его наземь. Кто-то другой схватился за амфору, которая прокатила его по палубе и приземлила на груду глиняных черепков. Он не получил ни царапины, но посуда-то была как-никак двухтысячелетней давности.

В мгновение ока все набились в рубку. Во время этого столпотворения я пытался выяснить для себя, что же именно привязывает людей к яхтам. Мне вспомнились все лишения и невзгоды, все «капризы ветреной судьбы», которые так осложняли мою собственную жизнь. Но постепенно оптимизм стал брать верх. Почему яхты мне так по душе?! Почему я не мыслю свою жизнь без моря? Может быть, в этом повинен ветер, звонко поющий в снастях, и солнце, ласковым прикосновением благословляющее лоб, в то время как сам ты всем существом своим вздымаешься и опадаешь, плоть от плоти этого моря, которое наполняет биением жизни все тело твое, до самых кончиков пальцев, или ощущение, что время прекращает, неумолимый бег и мир погружается в небытие, а ты — повелитель своего корабля, познавший душу его и свою перед лицом вечной жизни?