16 наслаждений - [82]

Через две недели после strappo Сандро сказал мне что согласился занять должность директора по реставрации Ватиканских музеев. Двоюродный брат похлопотал за него. Поговаривали о том, что там собираются реставрировать потолок «Сикстинской капеллы»; это была прекрасная возможность; он не мог себе позволить отказаться от такого предложения; это давало ему больше простора для деятельности и сулило больше денег. Он в Риме не пойдет больше к жене, которая в любом случае отказалась подвергнуться еще одному вагинальному обследованию. Он не мог ничего поделать с этим. Но они сохранят за собой квартиру во Флоренции, сказал он, как pied-a-terre, как пристанище, и я могла оставаться в ней столько, сколько захочу.

Было восемь часов утра, и я готовила яйцо.

Сандро пил кофе латте. Я неожиданно почувствовала, как горячие слезы подступили к глазам, горячие, как вода в кастрюле. Я посмотрела на часы и следила за минутной стрелкой три с половиной минуты. Я сняла кастрюлю с огня, слила кипяток в раковину и окатила яйцо холодной водой. Я не задавала Сандро никаких вопросов типа «Как давно ты узнал об этом предложении?» или «Когда ты все решил?». Я просто сказала:

– Когда ты уезжаешь? – как будто он сообщил, что едет на пару дней в Милан дать советы касательно реставрации какой-то фрески, чего-то старого, и красивого, и бесценного, что не сможет дожить до следующего века без его экспертного вмешательства.

– Не раньше начала марта, – ответил он. – У нас еще есть целых две недели.

Я разбила скорлупу яйца, выложила его ложкой на тарелку и съела без соли или перца. Он закончил со своим латте и поцеловал меня на прощание, так же как делал это каждый день.

– Я пробуду весь день в Лимонайе, – сказал он.

Я подошла к окну и смотрела, как он пересекает площадь. Должно быть, он переговорил с дюжиной людей, прежде чем исчез на Виа Верраццано. Я думала, что это самый ужасный момент в моей жизни, но это было не так.

Я не устраивала сцен. Я не умоляла его остаться, я не спрашивала, что будет со мной. Я просто продолжала делать то, что обычно: ходила на свои прогулки, садилась на автобус и ездила в Сертозу каждый день. Мне даже присвоили официальный статус «Друг итальянского народа», хотя как друг я, к сожалению, не получала за это зарплату. По мере того как приближался конец, наши любовные игры становились все более страстными, но даже при этом у меня нарушился сон. Я ложилась спать, а через несколько минут все мое тело начинало мерзнуть, и затем меня начинало крутить, как будто я выпила очень много кофе, слишком много кофе. И я разговаривала сама с собой, убеждая себя, что я буду в порядке, что у меня все было хорошо. Я ездила в Сертозу каждый день. Я не пропустила ни дня.

Я планировала поехать туда и в тот день, третьего марта, когда Сандро уезжал в Рим. Но вместо этого я отправилась на станцию проводить его, и, когда он сел в поезд, я тоже села в этот поезд. Я не могла позволить ему уехать. Поэтому я поднялась за ним в вагон. Он, правда, пытался оттолкнуть меня назад, но там за мной были люди, тоже садившиеся на поезд, и ему пришлось меня впустить. Так что мы пошли в вагон-бар и заказали два пива. В Италии хорошее пиво. В нем больше вкуса, чем в американском и чем в немецком тоже если вы хотите знать мое мнение. Немецкое и американское пиво почти одинаковое.

Я никогда до этого момента не спрашивала его, что они тогда затеяли с Мартелли, но сейчас спросила, и он мне рассказал.

– Этот Мартелли настоящий негодяй, – сказала я по-английски. – Первостатейный подонок.

Он со мной не спорил.

– Что бы ты сделал с деньгами? – Хотя я не очень уверена, что ты вообще бы их получил – этот твой дружок Вольмаро обвел бы тебя вокруг пальца, как и все остальные. Тебе нужен кто-то, кто бы заботился о тебе.

– Я бы расплатился с долгами и попросил тебя выйти за меня замуж.

– Почему ты не попросил денег у меня? Почему ты не попросил меня отдать тебе книгу, вместо того чтобы тайком, за моей спиной, обманывать меня на пару с этим подонком?

– Ты бы этого не сделала.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю. Я думал, что, если смогу сделать все так, чтобы ты не знала…

Мы заказали еще пива.

– Только деньги остановили тебя?

– Марго, послушай меня. Я рад, что мы говорим об этом, потому что… потому что я думаю, ты не до конца понимаешь мое положение. Мне пятьдесят два года, в декабре будет пятьдесят три. Тебе двадцать девять. Я родился в декабре, ты в мае. Ты влюблена в Италию. Как и многие другие американки. Я видел это не раз. Ты влюбляешься в Италию, выходишь замуж за итальянца…

Все, что он говорил, имело смысл, но во всем этом было что-то избитое, как будто он проговаривал это снова и снова в своем сознании столько раз, что это стало звучать как магнитофонная запись.

Я допила свое пиво и заказала еще. Казалось, поезд идет все быстрее и быстрее.

– Ты не собираешься устроить сцену, когда мы приедем в Рим, правда?

– Нет, я не из тех, кто устраивает сцены.

Пейзаж за окном был плоский и непривлекательный, пятнистый от строящихся жилых домов: плоские поверхности, нарушенные маленькими балконами, слишком маленькими, чтобы сидеть на них. Я видела, что происходит. Я ощущала это всем своим телом. Но не в моих силах было остановить это, как не в моих силах было, если бы захотела, остановить поезд. Я вспомнила Рут и Иоланду и огляделась вокруг в поисках стоп-крана, и он был там – прямо в конце вагона. Но я хотела остановить поезд внутри меня самой. А у этого поезда не было тормозов.