16 наслаждений - [76]
– И также аббат Ремо. Добрый аббат теперь ест из моих рук.
– Ты собираешься продолжать strappo?
– Как только вернусь во Флоренцию.
– Вы, реставраторы, как хирурги: всегда готовы пустить в ход нож. Вы притворяетесь осторожными, но вас тянет к трагедии, к радикальным вмешательствам.
Доктор, хотя и сгорает от нетерпения поскорее перейти к делу, начинает защищать решение снять со стен Лодовичи фрески, но Вольмаро только смеется в ответ:
– Не ты, я не имел в виду тебя. Ты исключение. Ты подходишь к делу совершенно иначе. Но скажи мне, – он откидывается на спинку стула, – у тебя дела идут хорошо?
– Можно сказать, я нашел свою нишу, и это уютная ниша.
– Ты и я, – говорит Вальмаро, сверля глазами Марго, – после всего, через что мы прошли, заслуживаем немного комфорта.
Молодой человек с американской стрижкой возвращается с тремя бокалами шампанского на серебряном подносе, который он ставит на журнальный столик Вольмаро. Вольмаро поднимает бокал и произносит тост:
– За «Шестнадцать наслаждений»!
Они выпивают.
– Книга у тебя с собой? – Он обращается к доктору Постильоне.
– Che bella… – Марго, роясь в своей сумке, крутит головой по сторонам. – Какая красивая… комната. Я даже не знаю, как назвать ее.
– Libreria, синьорина. Книги. – Он пожимает плечами, склоняя голову по направлению к витринам с сияющими кожаными томами. – Я продаю их метрами. – Он показывает на ряды переплетов. – Декоратор звонит и говорит: «Мне надо десять метров, коричневых и красных, никаких голубых». Он даже не спрашивает, сколько они стоят. – Он делает паузу. – Пожалуйста, – говорит он, – посмотрите все, что вы хотите. А потом, когда мы закончим, я покажу вам подвал: климат-контроль, влажность, температура, двери открываются, только когда распознают мою ладонь. Вы увидите.
Марго кладет книгу на стол.
– Откуда это? – Вольмаро похлопывает защитную коробку.
– Зольная коробка? Я сделала ее сама.
Они оба протягивают руки к книге, и их пальцы касаются друг друга.
– Разрешите мне, синьорина. Джулио, принеси мне кусок ткани, пожалуйста.
Джулио приносит кусок мягкой ткани.
Вольмаро протирает коробку, прежде чем открыть ее.
– Пыль, вы знаете, наш враг.
Марго кивает.
– Пыль и вода.
– Да, – говорит Марго. – И еще кислота и огонь.
– Конечно. – Он раскрывает книгу, поддевает край страницы своим толстым большим пальцем и переворачивает ее, затем другую, пока не доходит до оттисков. – Porcamadomia! – Он продолжает листать книгу. – Вы и переплели ее сами?
– Да.
– Очень хорошо, на самом деле.
Вольмаро качает головой, поджимает губы.
– Ну, – говорит он, закрывая книгу, – я не буду торговаться, но и не дам вам повода для жалоб. Восемь миллионов лир. Получите. Восемь миллионов наличными, как вы, американцы, говорите. И никаких вопросов. – Вольмаро открывает ящик стола. – Это больше пяти тысяч американских долларов. – И начинает отсчитывать купюры по тысяче лир.
– Минутку!
Вольмаро поднимает голову, держа палец между уже отсчитанными банкнотами и стопкой денег внутри ящика стола.
– Могли бы вы объяснить, на основании чего вы пришли к сумме в восемь миллионов? – спрашивает Марго.
Вольмаро смотрит на доктора в изумлении.
– Я пришел к этой сумме по доброте своей душевной, синьорина, по своей врожденной щедрости. Я пришел к этой сумме, потому что этот мужчина, – он кивает в сторону доктора, – отдавал мне свои сигареты, когда мы были британскими пленными. Каждый из нас получал по четыре сигареты в день и коробку американских спичек. Вот как я пришел к этой сумме.
– Я думала больше о ее рыночной стоимости Я имею в виду то, что она unico уникальна. У нее нет копии. И это эротика. И она знаменита. Нет ничего подобного этой книге. Я думаю, что есть коллекционеры, готовые вывернуться наизнанку, чтобы заполучить ее. Я имею в виду, что кто-то совсем недавно заплатил за Моне почти миллион долларов. Вокруг полно денег.
– Вы путаете разные рынки. – Вольмаро смеется и одаривает доктора Постильоне еще одним взглядом, закатывая глаза под самые брови. – Искусство есть искусство, книги это книги. Кроме того, – говорит он по-английски, – я и так плачу, выворачиваясь наизнанку. Я плачу, выворачиваясь наизнанку через задницу.
– Но шестнадцать гравюр Марка-Антонио Раймонди – это тоже искусство.
– Оттиски, не оригиналы. Ничего подлинного.
– Гравюры. Как вы думаете, сколько это будет стоить на аукционе «Сотби»?
Вольмаро берет себя в руки, глубже садится на стуле, наклоняется вперед.
– «Сотби» не возьмет ее, пока вы не представите свидетельство о своем праве собственности на эту вещь. Они потребуют четкую информацию об источнике и лицензию на вывоз от итальянского правительства. Они не станут продавать что-либо, что потом придется возвращать, если будут предъявлены претензии. Ни один солидный акционерный дом не притронется к ней без документов. Вы не можете продать ее за пределами страны. Этому получит слишком большую огласку. Это национальное достояние. Вы не можете просто так выехать с ней из страны.
– А вы что собираетесь с ней сделать? Как вы сумеете доказать право своей собственности на нее?
– Я не думаю, что это сейчас важно. Важно то, что я рискую головой, оказывая вам услугу, и плачу щедро. Выворачиваясь наизнанку, – добавляет он по-английски, – в виде исключения.
