№ 16 - [2]

Они были с ней, в папке под мышкой. Джейн не волновалась; лихорадка притупила все чувства, измотала ее. Но, свернув за угол к «Террасе Медузы», она остановилась как вкопанная – любой бы остановился. Джейн прикрыла глаза рукой, потом снова взглянула, но увидела то же – обращенную на север террасу с облупленной сырой штукатуркой, потонувшую в собственной тени, покосившуюся, пустую, с заточенными в ней отзвуками умолкших голосов. Двери заколочены, окна забиты досками или покрыты толстым слоем сажи. В саду грязный затоптанный снег. Кажется, еще немного – и свершится Страшный суд; здесь любому стало бы не по себе.

– Наверное, я… Не мог же он…

Она посмотрела на номера домов, приколоченные у разбитых окон над парадными дверями. Между часом и двумя, писал он, № 16. Вступив в тень, Джейн зябко поежилась – до этого она старалась идти по солнечной стороне – и пошла вдоль фасадов. Дойдя до угла, собралась с духом и подняла глаза: на этом последнем по улице доме висела табличка – №16. Сквозь запыленные стекла, будто оранжевые призраки, проступали портьеры. Солнечные лучи проникали через окно, выходящее во двор, и дробились искорками на воздушных шарах, подвешенных в дверном проеме. Эта обитаемая часть дома соединялась с мертвой громадой террасы. Джейн поднялась по ступенькам и позвонила.

На второй звонок дверь открыла женщина. Поправив спадающую на глаза прядь седых волос, она взглянула на Джейн, на папку под мышкой.

– Господи, надеюсь, вы не мисс Оутс?

– Я…

– Боже мой. Ваш телефон не отвечал, я послала вам телеграмму с просьбой отложить визит. Уже несколько дней как муж болен. Он понемногу встает с постели, но еще никого не принимает. Только сегодня утром он вспомнил, что пригласил вас, да и я совсем забыла… Как жаль, что так вышло. О господи!

При этих словах Джейн почувствовала страшную слабость и покрылась испариной; она заметила бусинки пота и лихорадочный румянец на лице миссис Бьюдон. А та, прижав ко лбу ладонь, объяснила:

– У нас инфлюэнца.

– У меня тоже.

– Похоже, она всюду.

– Простите, но я не получила вашей телеграммы. Мне долго до вас добираться, и я рано вышла из дома…

– Нэнси, – послышался голос из глубины дома, – пусть мисс Оутс войдет.

Джейн, лишившуюся дара речи, впустили в небольшую прихожую; здесь на всем лежала печать запустения – дубовый ящик с письмами, приготовленными для отправки, эстампы на отсыревших обоях, тяжелый запах бульона. Джейн вошла в комнату и увидела Максимилиана; он стоял под связкой разноцветных шаров. В этой, темной, и в следующей, солнечной комнате с окнами во двор тихонько гудели две старые газовые печки. Максимилиан театрально развел руки, моля о прощении, – он казался распятым на столбе солнечного света.

– Что вы теперь обо мне думаете! – воскликнул он.

Солнце слепило глаза, и она стояла в совершенной растерянности. Наступило короткое молчание, Джейн возилась с папкой. Максимилиан снова заговорил:

– Как хорошо, что вы разминулись с телеграммой!

– Мне лучше уйти.

– Нет, не уходите. Ленч состоится. – Неуверенным, замедленным, как во сне, движением протянул руку, и горячие сухие пальцы Джейн ощутили его пылающее пожатье.

– Но вы нездоровы.

– Это не имеет значения, – нахмурившись, упрямо ответил он.

Они сели на диван; Джейн смотрела на Максимилиана, на его открытый лоб, очки, скрывающие тоскливый, но все же горящий взгляд, на нервные, суетливые движения непрестанно шарящих рук. Максимилиану было около пятидесяти; он казался разочарованным и усталым. Поредевшие мягкие волосы зачесаны назад, небольшие усы. Он улыбнулся и сказал с легким укором:

– Вы, верно, решили, что я переехал.

– Да, я так подумала, когда подошла к дому.

– Так все думают, и знаете, это избавляет меня от непрошеных гостей. Посмотрят, посмотрят и уходят восвояси. «Он переехал», – говорят они другим. Многих это останавливает. «Никто не знает, где он теперь. Там, где он жил раньше, все снесли. И следа не осталось…»

– Зачем вы так! – мягко упрекнула Джейн.

Максимилиан повторил:

– Так я избавляюсь от гостей. Простая уловка.

Джейн, робко осматриваясь, возразила:

– Но рано или поздно…

– О да, нас снесут… – ответил Максимилиан и провел рукой по лбу.

– Если вас это огорчает…

Миссис Бьюдон, накрывавшая на стол в соседней комнате, сказала:

– Его ничто не огорчает. Просто, когда мы уедем, ему будет не хватать этого дома. Но мы еще долго здесь проживем; строители начнут с другого конца улицы. Они работают споро и страшно шумят. Вот тогда нам придется решать…

– Как жаль, – откликнулась Джейн.

– А мне ничуточки не жаль, – сказала миссис Бьюдон. – Наконец что-то определится, – она наклонилась поправить вилку. – Ни он, ни я не можем принимать решения.

– Решить можно быстро, если только захотеть, – возразил ей муж.

– Все наши соседи давным-давно уехали: им казалось, что вот-вот должно что-то случиться, но, как видите, ничего не случилось. Правда, бывает не по себе, когда подумаешь, что, кроме нас, здесь никто не живет. Порой такое впечатление, что мы не одни. Особенно когда бессонница или лежишь в постели больная… Вот и теперь мужу все время чудилось, что в соседнем доме кто-то играет на рояле. «Пойди туда, – попросил он меня вчера, – и скажи, что мне нравится, как она играет. Попроси ее поиграть еще…» Да, ты так говорил, Максимилиан, но в доме номер пятнадцать никто не живет, дом заколочен, под балконом трещина.