153 самоубийцы - [54]

Было душно, как в прачечной, я Август спал в гостинице голый и ничем не прикрываясь, потому что, если прикрыться одеялом, можно было прямо сдохнуть от жары.

А на утро Август нанял лодку и поплыл по озеру на разведку. Озеро было голубое, как весна. Озеро было чистое, как слеза. Озеро было ласковое и упругое, как рукопожатие. Но посредине озера и вдоль берегов шныряли, как блохи, пограничные катера. В катерах сидели сытые мордастые молодые люди со свастикой на рукаве. У них были револьверы в блестящих кобурах. Они сторожили границу и катались по чудному озеру, и это была легкая работа, потому что всем было известно, что по озеру катаются коричневые молодые люди и что границу здесь не перейти.

Но у Августа не было другого выхода, и он придумал вот что. Он купил красок, холста, кисти, устроил себе мольберт и выехал еще рано утром на середину озера. И он будто бы писал картину. И все видели, что вот в лодке сидит сероглазый молодой человек и пишет картину. И все понимали, что если ему грозила бы какая-нибудь опасность, он не сидел бы в лодке посредине озера и не возился бы с палитрой. Это понимали все, которые катались по озеру, чтобы хоть немножко освежиться. Коричневые молодцы тоже видели Августа, и они только удивлялись, какие бывают фанатики художники, которые могут писать картины в такую жару.

А потом уже начало вечереть. Горы стали розовыми, синими. Горы стали фиолетовыми, как чернильный карандаш. Тогда Август вытер носовым платком лоб, положил кисти и палитру и налег на весла. Лодка тихо резала воду. Вода была мягкая и ласковая. Она дружелюбно ворчала Августу вслед. Когда лодка подплыла к желанному берегу, вода всплеснула в последний раз и даже как будто облегченно вздохнула. «Ну вот, Август, мы и приехали. Ты уже в Швейцарии, в тихой зеленой деревне Глюкфельд. И теперь ты можешь быть спокоен».

Август взял чемоданчик и плащ, оттолкнул лодку и начал подниматься по дороге. Дорога была красивая и чистая. Вдали звенели колокольчики. В окнах домов уютно желтели лампы. И Августу страшно захотелось спать. И покушать. Он ощупал карманы. Денег оставалось в обрез на билет и он решил, что ничего, что он подождет, что он перебьется кое-как до утра и тогда он сядет на поезд и поедет по адресу, который выучил наизусть, и там он и покушает.

Но проклятая природа: он ничего не ел с самого утра. Он целый день провел на озере, и там был чудный свежий горный воздух. Объявления в газетах не врали: действительно, тут можно было приобрести замечательный аппетит человеку, у которого его не стало. А Август был здоровый парень, это вам подтвердит всякий, и никогда не жаловался на отсутствие аппетита. А двенадцать часов катания на лодке распалили его так, что он съел бы чемодан, если бы тот был хоть мало-мальски съедобным.

Август пошел по дороге. Он увидел: по обочинам дороги растут деревья, они шелестят своими темными листьями и из листьев выглядывают большие желтые яблоки. Август знал эти яблоки – они были сочные, вкусные и чертовски сытные. Но это были чужие яблоки.

Он пошел дальше, насвистывая веселый марш. По сторонам шелестели деревья и на них висели чудесные большие сытные яблоки. А в окнах домов желтели домовитые электрические лампы, люди ужинали и откуда-то долетали звуки фисгармонии. Играли что-то ленивое и бездумное, смахивающее на жужжание шмеля. Август шел по дороге, размахивая чемоданчиком. Он был чертовски голоден и уговаривал себя не срывать яблок.

Но он все же сорвал яблоко и начал его, давясь, есть. Он не успел еще съесть и половину его, как в окне ближайшего дома показалась одна голова и еще одна. Потом люди выбежали на дорогу из этого дома и выбежали еще люди из других домиков. Они вытирали усы, бороды и губы после жирного ужина. Они протирали себе сонные глаза, потому что они собирались уже ложиться спать. Они обступили Августа и один старик с седой бородой, толстый и древний, как баобаб, остановил Августа и спросил его, что у него такое в руке. Август улыбнулся и сказал, что яблоко. Тогда старик спросил, «чье это яблоко», и сам сказал: «это мое яблоко». И что это никуда не годится, если его яблоки будут воровать, и что он давно уже замечает, что у него пропадают яблоки, и что это его может разорить, и что сейчас большие налоги, и что у него две дочки на выданьи, и что никто не живет на его дачах сейчас, потому что кризис, и что он так это дело не оставит.

Тогда Август сказал, что он просит извинить его, но что он страшно голоден, что он с утра не ел. На это Августу ответили, что если бы все голодные люди ели яблоки, им не принадлежащие, то это получилась бы уже не страна, а анархия, и что Август вне всякого сомнения жулик, и ничто не гарантирует, что ночью он не обкрадет их дома. И они потащили его в полицию.

В полиции узнали бы, что он незаконно перешел границу, его бы тогда обязательно выдали обратно молодчикам из Гестапо, и Август побелел и начал говорить, чтобы они этого не делали, потому что он политический эмигрант и он бежал от фашистов. Он им объяснял, что если они его выдадут, то его там замучают до смерти. Но ему ответили, что ничего подобного, что они фашистов знают, – это очень порядочные люди и всегда аккуратно платят за молоко, когда подъезжают к швейцарскому берегу и что знают они этих политических эмигрантов, – одна голь перекатная, и кроме воровства от них ничего нельзя ожидать. И вообще пускай там разберутся в полиции…