14 писем Елене Сергеевне Булгаковой - [7]

<…>

Целую, Мира.

* * *

Теперь мне необходимо объяснить, насколько Елена Сергеевна Булгакова мне близка и постараться вспомнить о маленьких и больших встречах с ней и ее близкими.

Начну с нашего общего дома № 11 по Большому Ржевскому переулку в Москве. Наш переулок можно назвать «арбатским».

Рядом Малая Молчановка с красивейшим домом со львами. На углу церковка Ржевской богоматери – очень небольшая и старая, доживавшая свой век. С ее ограды мы – дети – смотрели последние проводы Владимира Маяковского.

Наш дом пятиэтажный с улицы и шести – со двора. Фасад имеет на уровне бельэтажа, два портика. Широкая лестница, скромно начинающаяся с тротуара в несколько ступенек, в подъезде ведет на бельэтаж кквартирам № 1 и № 2 и клифту.

Внутреннюю лестницу обрамляют большие бетонные ступени, на которых мы часто просиживали обязательную прогулку. Таким образом я заработала в шесть лет ревматизм, с которым пролежала шесть месяцев в постели.

В квартире № 1 Елена Сергеевна поселила свою семью. Я говорю «поселила», так как она мне рассказала уже много лет спустя, как это получилось. В 29 году отремонтированный дом был отдан военным. Мой отец, Иероним Петрович Уборевич, тогда был командующим Московским военным округом.

Он пригласил Евгения Александровича Шиловского, начальника штаба округа, с женой – Еленой Сергеевной посмотреть дом и предложил ей выбрать себе квартиру. Елена Сергеевна выбрала, квеликому смущению своего мужа, самую интересную и самую большую квартиру в доме – квартиру № 1.

У Шиловских была большая семья. Евгений Александрович с женой, двое сыновей: Женя и Сережа, и сестра Елены Сергеевны Ольга Сергеевна Бокшанская с мужем Евгением Васильевичем Калужским. В семье было три Евгения.

Ольга Сергеевна, сестра Елены Сергеевны, была секретаршей Немировича-Данченко, Евгений Васильевич Калужский – актером МХАТа. Она печатала и книгу Станиславского «Моя жизнь в искусстве», и позже много печатала для Михаила Афанасьевича Булгакова.

Когда в 42 году я встретилась с ней в Свердловске, она рассказала мне, что в 1936 году, когда моя мама ложилась на сложную операцию в госпиталь, то просила Оленьку меня не бросать. Из этого я заключила, что она была близкой маминой подругой.

Сестры были на протяжении всей жизни замечательно дружны и трогательно внимательны ксвоей матери, которая жила в Риге. Оленька обожала своих племянников, баловала их, а с ними и меня. Мы втроем часто бывали во МХАТе, сидели на местах Немировича-Данченко. В антракте Оленька водила нас в буфет и угощала настоящими миндальными пирожными. Один раз она привела нас на сцену, и мы покатались на поворотном круге!

Квартира Шиловских была большой, с длинным коридором, просторной детской и очень строгой торжественной столовой. Обеденный стол был обрамлен стульями с высокими резными готическими спинками.

Для меня лучшей комнатой в квартире Шиловских была первая комната при входе справа – комната Ольги Сергеевны, «комната Шахерезады» в моем представлении.

Она имела окно, через которое можно выйти на крышу портика. От двери до окна лежал яркий ковер, который «продолжался» по лесенке в несколько ступенек, ведущей на подоконник. Для детей пройти по этой лесенке и в окно – на улицу – было замечательной прогулкой, но очень редкой. Слева в комнате стояло пианино, дальше кресло и резной столик с огромной настольной лампой, справа тахта. Все ярко, нарядно, сказочно.

Поселившиеся в доме военные совсем недавно закончили Гражданскую войну. Почти все знали друг друга. Квартир было 22.

Мои родители были дружны со многими семьями, в том числе с Шиловскими, а детей объединял наш большой и веселый двор, а позже – общая 110-я школа.

Женя Шиловский и Юра Филатов обожали бывать у меня в гостях: их интересовал папин кабинет с оружием и интересными книгами.

Наша квартира была меньше, чем у Шиловских, но более солнечная.

Мама моя, Нина Владимировна Уборевич любила искусство, поэзию. Мама особенно любила поэзию Маяковского. В Москве, в начале 30-х годов, отец познакомил ее с Лилей Юрьевной Брик и ее друзьями. Тогда она была женой Виталия Марковича Примакова, основателя червоного казачества, легендарного полководца Гражданской, которого отец ценил и любил.

В доме у нас бывали и Осип Максимович Брик, поэты Асеев и Кирсанов с очень красивой женой Клавочкой. Мне в детстве казалось, что волосы у нее золотые с розовым оттенком. Надежда Давыдовна Штеренберг, подруга Лили, очень подружилась с мамой. И ее дочь, Фиалка, и художник Саша Тышлер – были мамиными друзьями.

Запомнился маскарад, который мама устроила не знаю в честь чего. Евгений Александрович Шиловский, помню, надевал папин монгольский халат – зеленый, подбитый белым барашком. Мама его затягивала широким зеленым шелковым шарфом. Главное же я увидела, когда меня разбудил шум в столовой, уже поздно ночью, и я вошла в столовую. Я увидела: на нашем большом дубовом буфете (если быть точной – на казенном буфете) сидит Михаил Афанасьевич в халате, в чалме по-турецки, а все гости безудержно хохочут. В Ташкенте я спросила у Елены Сергеевны, что это была за игра. Она сказала, что Булгаков затеял шарады, и было безумно весело. Тогда же она мне сказала: «Мирочка, я познакомилась с Михаилом Афанасьевичем в вашем доме».