1356 - [59]

Женевьева закричала, отшатываясь.

Крик только раззадорил Лабрюиллада. Месть! Он отплатит унизившему его Ле Батару! Он подарит ему рога столь же ветвистые, как свои собственные! Граф шагнул к жене проклятого еретика и рванул висящую лохмотьями ткань. Женевьева закричала снова, запахиваясь остатками платья.

— Сука! — ревел граф, — Покажи свои сиськи, шлюха!

Он поднял руку для удара. В зальчик вбежало с полдюжины мужчин.

— Остановись! — крикнул Роланд де Веррек, — Остановись! Она под моей защитой!

Народу в зале прибывало. Робби Дуглас смотрел во все глаза на скорчившуюся у ног Лабрюиллада Женевьеву. Скалли ухмылялся. Латники графа нерешительно поглядывали то на обезумевшего от злобы и похоти хозяина, то на подчёркнуто спокойного де Веррека, между которыми встал отец Маршан.

— Девушка, — внушительно вещал графу зеленоглазый, — пленница Ордена, Ваше Сиятельство.

Брови Роланда взлетели вверх. Он-то полагал её своей пленницей. Граф тяжело дышал и видом напоминал затравленного вепря. Секунду казалось, что здравый смысл возобладает, затем Лабрюиллад повёл налитыми кровью зёнками т заорал:

— Убирайтесь!

— Ваше Сиятельство… — примиряющим тоном начал отец Маршан.

— Вон! — взревел граф, — Это мой замок!

Никто не двинулся с места.

— Ты! — он указал на Люка, — Выкинь их отсюда!

Люк опасливо попытался оттеснить к выходу священника и рыцарей Рыбака. Роланд стоял, как вкопанный:

— Она под моей защитой.

— Так пусть подерутся за девку, и дело с концом, — благодушно предложил Скалли.

Робби шикнул на него. Вступив в Орден Рыбака, Дуглас верил, что все его прежние терзания и сомнения остались в прошлом. В Женевьеву он влюбился, только увидев в подземелье замка Кастильон д’Арбезон, где она ожидала казни, и безответная любовь разрушила его дружбу с Томасом и стала причиной множества глупых и неблаговидных поступков, от вины за которые, как он верил, его очистило вступление в Орден Рыбака. Женевьева подняла голову, и в её замутнённых болью очах, устемлённых на него, Робби прочёл тень удивления и узнавания.

Де Веррек взялся за рукоять Дюрандаля. Движение не укрылось от Лабрюиллада. Граф потянулся к своему мечу. Отец Маршан простёр к ним руки:

— Во имя Господа! — священник схватил Роланда за руку и повернулся к графу, — Во имя Господа! Ваше Сиятельство, ну же! Вы в своём праве. Это ваш замок, и, что бы ни происходило в его стенах, мы не вольны вмешиваться…

Отец Маршан учтиво склонил голову и продолжил мягко:

— Тем не менее, церковь нуждается в сведениях, которыми обладает эта женщина. Его Святейшество папа нуждается, и король Франции тоже. Уверяю, Ваше Сиятельство, и Его Святейшество, и Его Величество будут признательны вам, если вы позволите мне, вашему покорному слуге, допросить её.

Отец Маршан очень удачно приплёл папу с королём. Упоминание властей, светских и духовных, остудило пыл Лабрюиллада.

— Я в своём праве? — тупо переспросил он.

— Конечно! Буде мы чем-то невольно обидели вас, я приношу искренние извинения.

— Папе и королю она нужна?

— Как ни странно, Ваше Сиятельство, да. Я послан допросить её кардиналом Бессьером, и нижайше прошу вас, верного сына и защитника церкви, не чинить мне препятствий.

— А когда допросите, что с ней будет?

— Как я уже говорил, Ваше Сиятельство, это ваш замок.

— Ага, только пусть ваши молодцы это накрепко зарубят себе это по носу!

— Непременно, Ваше Сиятельство. Непременно.

— Ладно, забирайте её, — разрешил граф.

— Церковь не забудет беспримерного великодушия Вашего Сиятельства, — веско уронил отец Маршан, жестом приказывая Скалли и Робби увести Женевьеву. Указал на Хью, — Ребёнка тоже.

И Робби вздохнул с облегчением.

Томас в десятый раз спросил:

— Что вам сказали?

— Возвращаться с первыми лучами солнца, — терпеливо повторил в десятый раз Кин.

Миновала полночь. Что могут сотворить с Женевьевой до рассвета? Вопрос этот мучил Томаса, а воображение подсовывало ответы один страшнее другого. Хуже всего было то, что спасти жену Томас не мог. Не мог преодолеть ров, не мог взобраться на стену. Не имел ни войска, ни времени.

— Поспите, — обратился он к соратникам, бдящим вместе с ним на опушке, — Сколько в замке может быть бойцов?

— Под Виллоном у жирдяя было человек сто, — прикинул Сэм.

— Вряд ли все они в замке, — скривился Томас.

— Ну, замок здоровенный, — возразил Кин.

— У нас тридцать четыре лучника, — сказал Томас.

Карл дополнил:

— И латники.

— Арбалетчиков у жирного было четыре десятка, — вспомнил Сэм.

— Так сейчас обменивать женщин они отказались? — в который раз уточнил Томас.

— Утром, — произнёс Кин, — Я бы поболтал с ними, только нам намекнули из арбалета, что не склонны к беседам, и мы с отцом Ливонном сочли невежливым настаивать.

Томас сжал и разжал кулаки. Если Женевьеву хоть пальцем тронут, он забудет о «Ла Малис», о принце Уэльском, обо всём на свете до тех пор, пока не привяжет жирную тушу Лабрюиллада к столу и не обкорнает так, как толстяк обкорнал несчастного Виллона.

— На рассвете, — процедил Томас сквозь зубы, — мне понадобится каждый стрелок и каждый латник. Покажетесь, только так, чтобы вас из арбалета не достали.

Пусть видят, думал Томас зло. Пусть боятся.