12 улыбок Моны Лизы - [35]

Фаине Георгиевне одежду я привожу домой. Договариваюсь с руководством бутиков, которые давно и хорошо меня знают, и привожу готовые комплекты на примерку в ее роскошную сталинку. Как правило, она оставляет у себя все, привезенное мной. На этот раз это был стильный брючный костюм глубокого темно-зеленого цвета, две водолазки к этому костюму черного и оранжевого цветов, роскошная белая блуза с воротником в барочном стиле, идеально сидящая юбка-карандаш в черно-белую клетку, прекрасно сочетающаяся с жакетом от костюма, вышеперечисленными водолазками и блузкой; а также стильное платье из черной экокожи, в котором она смотрелась элегантной, молодой, но не молодящейся. Комплекты дополнили пара красных лоферов и небольшая сумка через плечо.

– Милая моя, как же здорово, что ты у меня есть! Волшебница моя. Как мне все нравится, не терпится пойти к моим студентам! Оставляем все, дорогая!

Как же мне нравилось, как она смотрит на себя в зеркало, с неподдельным восхищением и любовью.

– Дорогая, идем я сварю тебе кофе, мне студенты такие конфеты подарили, ум отъешь! Угостить тебя хочу, Айгуленька, идем-идем.

И я сама не поняла, как очутилась за круглым столом, накрытым белой ажурной скатертью. Передо мной стояла невероятной красоты антикварная чашка с ароматным кофе, а рядом конфеты ручной работы и пастила.

– Фаина Георгиевна, а можно вам задать вопрос?

– Милая, конечно, я уже в таком возрасте, что мне очень хочется отвечать на любые вопросы, – смеясь ответила Фаина Георгиевна.

– С высоты своей мудрости и опыта скажите, пожалуйста, что бы вы поменяли в своей жизни? – спросила я.

– Айгуленька, наверное, только одно: я бы еще больше любила. Ведь я не любила так, как могу, но любила так, как могла.

– Вы о чем-то жалеете?

– Что ты! Конечно, нет. Я прожила очень красивую и ясную жизнь.

– Ясную?

– Да, ясную. По-другому, как сейчас говорят, осознанную жизнь.

– Расскажите, пожалуйста, самые интересные моменты. Фаина Георгиевна, вы такая впечатляющая, и я уверена, что ваши истории помогут мне и многим понять что-то важное.

– Да, Айгуленька, в твоих словах есть положительный заряд. Расскажу. А ты напишешь книгу с такими вот историями, наверняка с твоей работой и окружением у тебя их ох как много! Обещаешь?

– Не знаю, зачем я это говорю, но да. Обещаю.

– Тогда слушай. Сколько помню себя, столько помню, как мне было бесконечно интересно с одним человеком. В детстве он как никто понимал меня и веселил, когда я становилась старше, он спокойно объяснял, опираясь на существующие факты, почему происходит что-то так, а не иначе. А когда я уже стала взрослым человеком, он давал мне опору и поддержку во всем. Даже сейчас он находится рядом. И этот человек – я сама. Я всегда была самодостаточной, мне было достаточно себя. То ли это от того, что с раннего детства я оставалась дома одна, родители постоянно работали, то ли это врожденный дар. Одним словом, я с раннего детства исследовала человека, живущего внутри меня. Из раннего помню, как мы с ним закапывали клады, хоронили жуков и мышей, молились за их души. Как, читая книгу, да даже того же «Тараканище», я часами слушала диалог внутри себя, когда спорили два человека о личности Таракана. Я говорила, что это бред и так не бывает, чтобы внезапно у зверей случилась паническая атака, а мой внутренний друг объяснял, что в этой сказке за образами зверей зашифровано послание поэта, и понимают его только избранные, и от этих мыслей мне становилось страшно. В школе меня дразнили за мой длинный нос, а мой внутренний друг говорил, что то, что многие сейчас считают моим недостатком, через какое-то время станет моей визитной карточкой. Я не знала, откуда во мне рождались такие мысли, но мой внутренний человек давал мне состояние абсолютной непоколебимости.

Помню один случай. Мне было лет двенадцать. Я возвращалась поздно из школы домой на трамвае. Кондуктор сидел впереди и дремал, вагон был пустым, только я, сидящая у окна, и двое мужчин, явно знающих друг друга. Они посматривали на меня, а потом оба сели напротив. От них пахло спиртным, и мне стало не по себе от их тяжелого взгляда. Вдруг один из них медленно начинает гладить мое колено, затем поднимается выше, прямо туда… И так нагло, с уверенностью это делает, а на лице ухмылка. У меня от страха начинают трястись колени, глаза переполнены ужасом, и тут мне мой внутренний друг говорит: повернись к окну и пальцем напиши на стекле «Я немая». А дело было то ли весной, то ли осенью, я была в пальтишке, помню. И я поворачиваюсь к замерзшему стеклу и пишу дрожащей рукой «Я немая» и опускаю глаза вниз. В этот момент второй говорит тому, кто начал приставать ко мне: «Да ну, к черту, пошли от нее», – и берет его под руку. Двери открываются, они выходят из трамвая. А мой внутренний друг говорит: «Молодец, справилась!» С того момента я стала опираться во всем и везде только на себя. Таких случаев, как в трамвае, было много. Однажды в студенческие годы меня пытались изнасиловать. А в наше время эти темы были запретны, никто никого ничему не учил, мама даже про критические дни мне не объяснила ничего, в медпункте в школе рассказали. Так вот, окружили меня три отморозка, один нож вытащил, двое других полезли лапать меня, а я как начала во все горло петь гимн СССР, что они со словами «больная» повернулись и ушли. И осознав, что моя внутренняя суть знает что-то больше, чем мой ум, я начала тотально доверять себе и слушать только себя. К 18 годам я уже внятно понимала, кто я и какая я. Я подвергала анализу все, что происходило в моей жизни, а потому научилась думать. И это укрепляло мое мышление и сплачивало союз меня с моим я.