12 улыбок Моны Лизы - [34]

Время шло, а боль Богдана не утихала, я ловила себя на мысли, что никогда не займу в его сердце столько же места, сколько в его сердце отдано дочери. От этих мыслей мне становилось и жутко, и мерзко, я была противна самой себе и в то же время ощущала, как необходима Богдану и как сильны наши отношения. Он любил меня и доносил до меня это и словами, и действиями, и фактами. И я любила его, и слепого, и тоскующего, и потерянного.

Шло время, ремонт приближался к завершению. И когда я впервые привела Богдана в его новую квартиру-студию, он очень медленно шел по ней, не отрывая рук от стен, подолгу останавливаясь у каждой оформленной фотографии, водил по ней ладонью и спрашивал, какая именно это фотография, запоминая их положение и содержание.

– Я помню все эти фотографии… Помню, когда они были сделаны и о чем в этот момент мы говорили с Амелией, – сказал он.

В этот же вечер Богдан предложил мне переехать в его новое пространство, но морально я не могла. У меня было чувство, что в этом доме живут два человека: отец и дочь. И я решилась ему честно озвучить свои чувства, что мне тяжело, что я вижу его ребенка везде, и что мне сложно осознавать, что девочки нет в живых.

– Ася, а ты смотри на нее, будто это я. Это же часть меня, неразделимая со мной. И она всегда будет со мной.

– Может, тебе стоит ее отпустить? – спросила я.

– Помоги мне это сделать, – сказал Богдан, и его щеку пересекла тихая линия слезы.

Сорок дней я заставляла его писать письма Амелии. Каждый день он писал их по два-три часа. Физически ему это было очень сложно сделать, но я просила, чтобы он писал, как будто видит, что пишет. Ведь мышечная память у него осталась. Сколько он плакал, белугой ревел. А я наблюдала в стороне и тоже плакала, глядя на то, как больно ему. С каждым днем он плакал меньше и меньше. Каждый день он отпускал ее и отпускал…

На сороковой день ему стало значительно легче, и я предложила закрепить состояние облегчения походом к психологу. Он согласился и еще несколько месяцев проходил терапию у психолога.

– Ася, а чем Богдан занимался? На что он жил? Откуда у него был доход сделать ремонт и так далее?

– До того, как Богдан потерял зрение, он хорошо поднялся на недвижимости, а также вошел в учредительский состав одного крупного предприятия, которое достаточно быстро набрало обороты. Он живет в основном на пассивный доход, иногда для разнообразия работает в call-центре.

– Что было дальше, Ася?

– Однажды мы с Богданом ужинали. Я приготовила пасту болоньезе, мы пили вино и мило беседовали. Я рассказывала о новых проектах, об интересных клиентах, о том, что готовлюсь посетить очередную тематическую выставку и всякое такое повседневное. Сижу, взахлеб рассказываю с интересом и чувством, как вдруг между слов Богдан вставляет: «У тебя на подбородке соус». Я вытираю подбородок и продолжаю свой словесный поток. Как вдруг меня осенило осознание его слов! Я смотрю на него и сказать ничего не могу. Единственное, что я смогла выдавить из себя, так это один лишь вопрос: «Что ты сказал?»

– Что слышала! – с улыбкой произнес Богдан и вытер мне рукой остатки соуса с подбородка.

– Ты видишь?

– Да, третий день как, – не переставая улыбаться, ответил Богдан.

А я живу, даже не почувствовала ничего, ни изменений в глазах, ни в поведении. И лишь потом я начала сознавать, что второй день не слышу стук удара трости по полу.

– Почему ты мне ничего не сказал? – спросила я.

– Я наблюдал за тобой и любовался, – ответил мне Богдан.

– Ася, какая красивая история. Вы сейчас вместе?

– Нет, Айгуль. Мы были счастливы, нам было хорошо. Богдан бесконечно читал книги, смотрел фильмы, мы много путешествовали. Ничто не предвещало плохого, но однажды случилось то, что случилось. Богдан стал нервным, начал курить. Я его явно раздражала, причем по пустякам: не туда положила, не так повесила и так далее. Я грешным делом начала думать, что моя внешность оказалась хуже, чем он себе ее представлял, будучи незрячим. Но, как говорится, шила в мешке не утаишь, и он мне признался. Оказывалось, он встречался со своей бывшей женой, у них пробудились прежние чувства, и он хочет вернуться к ней и попробовать зачать ребенка, который, возможно, будет похож на Амелию. Я молча собрала вещи и ушла.

– Как ты с этим справилась?

– Айгуль. Я его отпустила. Отпустила так, как научила его самого отпускать. Ведь если не признать свободу выбора другого человека, легко упустить всю жизнь, так и не увидев ее краски. А я вижу…

И она улыбнулась…

Улыбка 12

Имя: Фаина Георгиевна.

Возраст: 70 лет.

Данные: рост 160 см, вес 53 кг, 88-69-90. Брюнетка, иссиня-черные волосы, идеально лежащие в каре с идеально ровной челкой.

Деятельность: актриса, профессор, преподаватель актерского мастерства.

Статус: замужем.

Техническое задание: «Ненавижу ходить по магазинам в поисках нужных образов. Мне нужны завершенные стильные комплекты для встреч со студентами, а также удобные спортивные наряды для пеших прогулок перед сном».

Фаина Георгиевна – любимица публики. Невозможно назвать ее пожилой, у нее молодые глаза и звонкий смех. Она завораживает своей харизмой и насытиться ею совершенно невозможно. Она гипнотизирует собой и только спустя несколько дней после расставания приходит осознание, что все предыдущие часы и дни мысленно вы продолжали общаться. У Фаины Георгиевны очень гладкое ухоженное лицо с ровным цветом, практически без косметики. Не было никаких намеков на пластику или искусственность в лице. Во всем ее обаянии присутствовала некая магия. В ней была настоящая красота, идущая изнутри через все клеточки ее удивительного лица. Оттого и случалась влюбленность в нее у всех, кто начинал говорить с ней. Как бы мне хотелось в ее возрасте быть такой, думала я, не сводя с нее глаз, жадно любуясь мимикой ее лица и движениями рук. Ее руки завораживали, они будто поглаживали лепестки невидимых роз, которые находились у нее в руках. И еще рядом с ней было то самое чувство, что она наслаждается всем, что происходит с ней в моменте: от вдоха до звона собственного смеха.