11 сентября - [22]

— Ваша, ваша сестра! Плотненькая такая, смешная, большеротая. Теперь вспомнили? Они приходили в библиотеку все трое.

— Я им послала открытку, они не должны беспокоиться.

— Вот видите. А говорите, это не вы. А может быть, открытка не дошла? Давайте так сделаем. Мы сейчас поедем с вами вместе в Москву, и вы им все сами про себя расскажете. А мне они не поверят.

— Да с чего вы вообще взяли? Я студентка, я клюкву собираю и никакой сестры из библиотеки не знаю.

— Пусть клюкву, — сказал он, неспешно приближаясь. — Я тоже студентом был. Правда, нас не на клюкву, на картошку посылали. Может, вы хотя бы им позвоните? Или разрешите мне сказать, что вы живы? Дайте мне свой теле…

Но Варя уже бежала. На шоссе ее нагнал молоковоз. Она отчаянно замахала, шофер притормозил, дал задний ход, подхватил ее и довез до развилки шоссе, и все время по дороге к озеру ей казалось, что сердечник ее преследует. Она почти бежала и представляла, как все обрадуются, когда она достанет бутылку виски, разольют по кружкам, выпьют и закурят, однако у заросшей кувшинками заводи никто ее не встречал. Варя до рези в глазах вглядывалась на линию острова и не могла понять, что происходит в лагере и куда делись люди.

Она ходила по лесу, ждала вести с берега, плакала, разговаривала с собой как с маленькой, уговаривала себя не унывать и подбадривала, придумывала причину, почему могли исчезнуть заготовители, и вдруг наткнулась на свежий тайник. Под кучей лапника лежали разобранный на доски плот, знакомые котлы, пила и топор. Все было тщательно упаковано, оставлено до следующего сезона. Варя положила продукты в тайник и утром вернулась знакомой дорогой в город.

Был холодный и ветреный воскресный день, на рынке торговали овощами, горожане закупали на осень мешки картошки, капусту, помидоры. Южные люди продавали арбузы, гранаты и виноград. Варя скоро обошла ряды, глядя голодными глазами. Полная женщина собрала вокруг себя толпу и рассказывала, как у нее вытащили кошелек. Кто-то из черных протянул Варе перец. Она откусила большой кусок, язык и нёбо обожгло, точно во рту чиркнули спичкой, из глаз у посыпались слезы, а черные засмеялись и стали предлагать заесть арбузом.

У выхода стояла знакомая девочка с кукольным лицом и продавала куртку, которую когда-то носила Варя.

К куколке подошел черный.

— Сколько хочешь?

— Двести. Товар из Швеции, — холодно сказала куколка.

Черный пощупал материю:

— Сто.

Куколка покачала головой:

— Двести.

— Сто тридцать.

Столковались на ста семидесяти.

— Отдай мне мои деньги, — бросилась Варя, когда черный отошел, и схватила куколку за руку.

— Катись отсюда, лохушка, — беззлобно сказала куколка.

— Дай денег! Ты обманула меня!

Какие-то люди их окружили, и Варя огрубевшей душой вдруг поняла, что никогда ни одного мужчину, русского, нерусского, бича, Петю, рыжего гэбиста, даже Степана, она не ненавидела так яростно. Подошли черные. Они ни во что не вмешивались, говорили на своем гортанном языке и с интересом ждали, как сцепятся две русские девки. И вся разношерстная, разномастная толпа стояла, переговаривалась и ждала того же.

В следующую секунду куколка непристойно качнулась, лицо ее исказила ухмылка, и она подмигнула Варе.

— Не стращай девку…

— Тварь! — крикнула Варя и вмазала обидчице по смазливому личику.

— Бейте ее, люди добрые, она шалава, давалка, с заготовителями на болоте кантовалась, она воровка, у вас сало и помидоры крала! — неожиданно заголосила куколка, нырнула и затерялась в принявшей ее толпе, и Варя оказалась одна, окруженная враждебными людьми.

— Весь день тут ходит, смотрит, выискивает.

— А может, она кошелек украла?

— Ну, выворачивай карманы!

Зареванная пожилая женщина наскочила на нее, ударила, и в следующую секунду на девочку обрушился град ударов. Варя закрыла голову руками, изо всех сил стараясь не упасть. Но ее повалили и принялись бить ногами куда попало — в лицо, грудь, живот.

— Дядя Тимофей! — пискнула она, понимая, что это конец, сейчас ее забьют насмерть, и вдруг услышала чей-то пронзительный и очень знакомый, почти родной голос:

— Не сметь! Не трогать! Убью-у!

Глава двенадцатая Иван Постный

Комната, где очнулась Варя, напоминала ее собственную в Последнем переулке, но все-таки это была не она. Куда-то подевались фотографии Джона Леннона и Гарсиа Лорки, пропали гитара и магнитофон «Акаи» на столе, исчезли африканские маски и ветвистые рога северного оленя, зато в углу горела лампадка, висели несколько икон и распятие.

«Я, наверное, умерла, — подумала Варя. — И попала в рай».

Эта мысль заставила ее глаза увлажниться. Значит, она все-таки достойна рая. Варя попыталась встать, но тело было как неживое. Тоненькая серебряная цепочка резала шею. Она потянула ее и увидела крестик.

«Бред какой-то», — подумала Варя и опять было нырнула в привычное забытье, где мешались торговые ряды, кавказцы, деревья, стены, незнакомые люди и яркий свет, но разговор на кухне мешал сосредоточиться.

— И вдруг, представляете, дня через два приходит бывший Варенькин одноклассник. И что он нам расказал? Только умоляю вас, никому. У Вареньки был учитель по испанскому языку…