101 миниатюрный детектив - [2]

Спор разгорелся по поводу авторства покаянного письма, которое было обнаружено уже в наши дни в частном архиве семьи Бахметевых. Письмо такого содержания: «Будучи вопрошаем правительством, я не посчитал себя обязанным признаться в шалости столь же постыдной, как и преступной. Но теперь, вопрошаемый прямо от лица моего Государя, объявляю, что «Гавриилиада» сочинена мною в 1818 году. Повергаю себя милосердию и великодушию царскому. Есть Вашего Императорского Величества верноподданный Александр Пушкин. 2 октября 1828 года. Санкт-Петербург».

Несмотря на то, что налицо существенное расхождение в датах («Гавриилиада» датируется 1821 годом, в то время как в письме упоминается 1818-й) пушкинист Т.Г. Цявловская и литературовед В.П. Гурьянов посчитали его подлинным. Противоположную точку зрения высказал другой известный пушкинист, Б.В. Томашевский. В качестве арбитров по просьбе литературоведов пришлось выступить экспертам-криминалистам.

Исследовав почерк документа, характер использованных при его составлении пишущего прибора, бумаги и чернил, они пришли к таким категорическим выводам:

письмо написано не Пушкиным, а от его имени Бахметевым;

бумага письма подлинная, изготовлена в XIX веке из чистого льняного истолченного тряпья без примесей, характерных для современных сортов бумаги;

по химическому составу и изменениям, возникшим от старения документа, можно утверждать, что чернила, которыми написано письмо, изготовлены в конце двадцатых годов XIX века;

письмо исполнено гусиным пером, так как по краям штрихов отсутствуют темные боковые бороздки, образующиеся при нажиме металлического пера.

Так по прошествии полутора веков криминалисты помогли раскрыть тайную попытку властей подмочить репутацию А.С. Пушкина путем подделки его покаянного письма, почему-то не увенчавшуюся успехом при жизни поэта и едва не удавшуюся позднее, в наши дни.

— Но при чем тут суд и повешение? — спросит нетерпеливый читатель. Не спешите, об этом дальше и пойдет речь.

Если почитать «Подлинное военно-судное дело 1837 года: Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккереном», изданное в 1900 году и давно ставшее библиографической редкостью, которое мне удалось найти в библиотеке Пушкинского дома в Санкт-Петербурге, то будет ясен состав преступления. На основании действующего «Воинского сухопутного устава» 1702 года, который и в первой половине XIX века никто из российских самодержцев не отменил, дуэль преследовалась как тяжкое уголовно наказуемое деяние.

Статья 139 этого устава гласила, что «все вызовы, драки и поединки наижесточайше запрещаются таким образом, чтобы никто, хотя бы кто он ни был, высокого или низкого чина, прирожденный здешний или иноземец, хоть другой кто, словами, делом, знаками или иным чем к тому побужден и раззадорен был, отнюдь не дерзал соперника своего вызывать на поединок с ним на пистолетах или на шпагах биться. Кто против сего учинит, оный, всеконечно как вызывателъ, так кто и выйдет, имеет быть казнен, а именно, повешен, хотя из них кто будет ранен или умерщвлен, или хотя оба не ранены от того отойдут. И ежели случится, что оба или один из них в таком поединке останется, то их и по смерти за ноги повесить».

Таков был суровый закон, который продолжал действовать, и А.С. Пушкин, как «прирожденный здешний» и «раззадоривший» Дантеса биться с ним на пистолетах, полностью подпадал под его пункты. И поэтому из штаба отдельного гвардейского корпуса в лейб-гвардии конный полк ушла секретная бумага: «Государь Император по всеподданнейшему докладу Его Императорскому Величеству донесения о дуэли, происшедшей 27-го генваря между подпоручиком Геккереном-Дантесом и камер-юнкером Пушкиным, высочайше повелеть соизволил судить военным судом как их, так равно и всех прикосновенных к сему делу.»

Военно-судное производство о дуэли поэта с подпоручиком Кавалергардского Его Величества полка бароном Дантесом длилось с 3 по 19 февраля 1837 года. Приступая к своим обязанностям, военная комиссия, состоящая из семи человек, произнесла перед священником Алексеем Зиновьевским следующую клятвенную формулу: «Мы, к настоящему воинскому суду назначенные судьи, клянемся Всемогущим Богом, что мы в сем суде. ни для дружбы или склонности, ни подарков или дачей, ниже страха ради. но токмо едино по челобитию к ответу, по Его Императорского Величества Всемилостивейшего Государя Императора воинским пунктам, правам и уставам приговаривать и осуждать хощем нелицемерно, так как нам ответ дать на Страшном Суде Христове, в чем да поможет нам Он, нелицемерный Судия!»

Присягнув, комиссия взялась за дело. Судебный трибунал затребовал письменное свидетельство о смерти поэта и допрос его убитой горем жены. Допрашивались свидетели и подследственные: двадцатипятилетний Жорж Геккерен-Дантес, приемный сын голландского посланника при российском дворе, полковник Данзас и другие. К делу были приобщены «формулярные списки о службе и достоинстве» Дантеса и Данзаса, говоря современным языком — их служебные характеристики.

После семидневного разбирательства был оглашен такой приговор: «Комиссия военного суда, соображая все вышеизложенное, подтвержденное собственным признанием подсудимого подпоручика барона Геккерена-Дантеса, находит его, как и камер-юнкера Пушкина, виновным в произведении строжайше запрещенного законами поединка, а Геккерена и в причинении пистолетным выстрелом Пушкину раны, от которой он умер, приговорила подсудимого Геккерена за таковое преступное действие по силе 139-го Артикула Воинского сухопутного устава и других приведенных законов повесить, каковому наказанию подлежал бы и подсудимый камер-юнкер Пушкин за написание дерзкого письма министру нидерландского двора и за согласие принять предложенный ему противозаконный вызов на дуэль, но как он уже умер, то осуждение его за смертью прекратить…»