1001 забытое чудо. Книга проклятых - [4]

Когда «Книга Проклятых» взорвалась однажды в редакции чикагской газеты «Дейли Ньюз», Генри Блэкман Сэлл был редактором выходившей по средам «Книжной Страницы», — пожалуй, самого живого, и здорового, наиболее цивилизованного литературного обозрения, которое видела эта страна, как до, так и после того. Карл Сэндберг делал для нее обзоры кинофильмов. Кит Престон писал стихи. Флойд Делл, Шервуд Андерсон и Бен Грехт были в числе сотрудников. Бен Грехт написал рецензию на первую книгу Форта. Эта рецензия является классической, и она воспроизведена целиком в выпуске «Журнала Фортовского общества» за январь 1940 года. Здесь мы приводим только несколько строк: «Чарльз Форт совершил ужасающее нападение на накопленную за пять столетий глупость. Нападение будет забыто. Глупость выживет, окопавшись позади иронического хохота добродетельных граждан».

Но кислота и едкость прозы Чарльза Форта слишком въелась во многих из нас, и мы собрались и договорились о том, как сделать, чтобы его нападение таки выжило в этом мире, несмотря на хронический смех всех добродетельных граждан. Мы основали Фортовское Общество — в честь человека, который написал: «Я не придумал ничего — ни в религии, ни в науке, ни в философии, — что не было бы просто удобной вещью, которую можно поносить некоторое время».

В следующую среду после публикации рецензии Вена Грехта на «Книгу Проклятых», в чикагской газете «Дейли Ньюз» появилась следующая статья:

Кто такой Чарльз Форт?

Прочтя «Книгу Проклятых», (опубликованную издательством «Боуни и Ливерайт»), мы захотели узнать все, что можно, об ее авторе. И вот пожалуйста, с пылу с жару от «Вестерн Юнион», наш специальный корреспондент, телеграфировал из НьюЙорка в Книжную страницу:

Я начал писать «Книгу Проклятых» еще мальчиком. Я решил стать натуралистом. Я ненасытно читал, стрелял птиц и делал из них чучела, собирал марки, насаживал насекомых на булавки и наклеивал к ним этикетки, поскольку видел их с этикетками в музеях. Я стал газетным репортером и вместо собирания тел идеалистов но моргам, детишек из воскресных школ, парадирующих в Бруклине, фальшивомонетчиков и осужденных в тюрьмах, я проводил мои опыты и бесцельно тратил на это время, как тратил на птичьи яйца, минералы и насекомых.

Я поражался всякий раз, слыша, как кто-нибудь говорит, что не понимает снов, или даже, не видит в снах ничего особенно мистического. Пусть каждый оглянется на свою собственную жизнь. Нет таких феноменов в снах, которые не характеризовали бы жизнь всех людей — постепенное исчезновение, повторный наплыв чего-нибудь, что казалось мне исчезнувшим окончательно; так интересны, так волнующи были они — фрагменты тел в моргах — преступления и альтруизм. В них родился тот монизм, который проходит— через всю «Книгу Проклятых», — слияние всех вещей (и непрерывные переходы их) во все другие вещи, невозможность отличия любой вещи от любой в другом положительном смысле, или, в частности, отличия повседневной жизни от существования в сновидении.

Я решил написать книгу. Я стал писать романы, год туда, год сюда, 3 500 000 слов, впрочем, это только прикидка.

Я думал, что если я не буду писал, романы, которые, вероятно, были похожи на отпрыска кенгуру, то у меня не будет никаких побудительных мотивов для продолжения жизни. Юристы и натуралисты, портовые грузчики и сенаторы Соединенных Штатов — что за ужасная участь! Но я нс написал того, что замышлял. Мне пришлось начать заново и стать ультранаучным реалистом.

Итак, я стал делать заметки в огромных количествах. Я покрыл целую стену отделениями и ячейками для них. Я сделал 25 000 заметок. Я ужасался, думая о возможности пожара, раздумывал о том, чтобы делать заметки на несгораемом материале. Но все это было не то, чего бы мне хотелось, и в конце концов я уничтожил их. Этого Тейлор Драйзер никогда не мог простить мне.

Мои первые интересы были в области науки — реализм вернул меня назад. Затем, восемь лет я изучал все искусства и науки, о каких только слышал, и изобрел еще с полудюжины искусств и наук. Я удивлялся, как это можно удовлетвориться, став писателем или главой стального треста, портным, губернатором или уборщиком улиц.

Затем мне в голову пришел план собрать заметки обо всех предметах человеческого исследования, а зачем испробовать — найти самое широкое из всех возможных многообразие данных и допущений, которое значило бы что-нибудь в космическом масштабе, или какойнибудь закон, или (формулу, — нечто, что можно было бы обобщить. Я собирал заметки о принципах и явлениях астрономии, социологии, психологии, погружениях в глубины моря, навигации, геодезических изысканиях, вулканах, религии, полах, земляных червях, — и при этом все время искал черты сходства в самых резких видимых различиях, как, например, астрономическая, химическая или социологическая квантивалеитность или астрономические, химические и социологические пертурбации, химические и музыкальные соединения, морфологические феномены магнетизма, химии и сексуальных влечений.

Я написал 40 000 заметок, рассортированных под 1300 заголовками, например, «Гармония», «Равновесие», «Катализаторы», «Насыщение», «Предложение и сирое», «Метаболизм».