1001 ночь без секса - [10]

У Алека было много положительных качеств, но особенно нравилось мне одно: он всегда пребывал в прекрасном расположении духа и при этом не доставал меня своим неуемным оптимизмом. Не то чтобы мне больше нравились меланхолики, но, скажем честно, напускное веселье терпимо лишь до определенного предела, и рано или поздно задаешься вопросом: какой идиот не запер дверь и впустил сюда всю эту ораву неисправимых весельчаков, напоминающих восьмерку счастливых персонажей из сериала «Семейка Брейди»? Алек никогда ни на что не жаловался – ни на работу, ни на москитов, пировавших за наш счет, несмотря на тренировочные костюмы из лайкры, ни даже на свою мать. «Мать у меня – что надо», – говорил он. Привыкнув к тому, что моя семья выражает отношение к жизни в основном формулами типа «Ну и движение сегодня – ужас!» или «Грудинку следовало тушить еще по крайней мере часа два», я находила бодрое спокойствие Алека живительно новым, хоть и немного непонятным.

Непонятным было и другое; вот уже три недели мы с ним проводили вместе почти все дневные часы, и за это время он ни разу не попытался невзначай столкнуться со мной. По опыту я знала, что если мужчина интересуется тобой, он непременно выкажет это. Сигналы бывают самыми разными – от легкого прикосновения к спине до прямолинейного: «Хочешь, возьмем пиццу и посмотрим вместе бокс?» Парни, которые не интересуются тобой, тоже этого не скрывают – они либо вежливо сохраняют дистанцию, либо осаживают тебя одним щелчком, будто пылинку со свитера сбивают. Но таких противоречивых сигналов я не получала никогда.

Однако я больше не была наивной Сюзанной, пускающей дело на самотек; я научилась проявлять инициативу. И вот однажды утром на грузовой автостоянке в Западном Техасе я, перед тем как улизнуть в дамскую комнату, поцеловала Алека в щеку. Вернувшись, я так нервничала, что меня даже подташнивало, а он вел себя так, будто ничего не случилось.

Вся моя инициативность разом испарилась, и я села на велосипед, тоже делая вид, что ничего особенного не произошло. Минуло два мучительных дня, и я спросила себя: а не почудилось ли мне, что я поцеловала его? Возможно ли, что Алек непроходимый тупица и не понял, что значил мой поцелуй? Или он слишком смутился и не знает, как дать мне понять, что я не интересую его? Ну почему он так все усложняет?

Я никогда не считала, что девушка должна сидеть сложа руки и ждать, пока парень сделает первый шаг, – практика столь же порочная и устаревшая, как коллегия выборщиков. Впрочем, как и коллегия выборщиков, она по-прежнему имеет место, и я никогда не пыталась выступать против этого. Сейчас, однако, я начала применять собственную тактику. Я устанавливала палатку там, где пролегал естественный регулярный маршрут Алека – поблизости от мужского туалета. Я попросила одну из своих новых подруг упомянуть в присутствии Алека мое имя и проследить, не вспыхивает ли при этом в его глазах искра интереса – тут я, признаюсь, недалеко ушла от любой девятиклассницы. Но я так никуда и не продвинулась, неизвестность мешала мне спокойно спать. Прошло еще двое суток; душный, знойный день близился к вечеру, до завершения девяностомильного перегона оставалось немного, и мы с Алеком присели отдохнуть на скамейку. По щекам у меня каплями стекал крем от загара, коса расплелась, и волосы торчали из-под шлема в разные стороны. Я вся взмокла, от меня дышало жаром, как из печки, и внезапно терпение мое лопнуло.

– Ну что, – выпалила я, – нравлюсь я тебе или нет?

Алек улыбнулся и, сказав: «Ну, еще бы!», поцеловал меня в губы.

– Тогда почему, – выговорила я, как только удалось заговорить, – ты не отреагировал на тот мой поцелуй?

Алек пробормотал что-то про «обстоятельства», и я предпочла пропустить эти слова мимо ушей. Сейчас-то я понимаю, что, когда на горизонте замаячили красные флажки, я просто перестала различать цвета.

В ту ночь, когда мы стали лагерем недалеко от Галвестона, я переехала в палатку Алека. Стоило мне отвернуть вентиль, как знаки внимания хлынули рекой. Следующие четыре недели велопробегом мы занимались в перерывах между сексом, и такого шикарного секса у меня еще не бывало. Именно тогда я открыла для себя новую категорию: потрясающий секс с умным привлекательным парнем, представляющим собой нечто большее, чем обаятельный красавчик. Я чувствовала себя героиней романтической мелодрамы начала века, где действие изображено фрагментарно, но разворачивается под вполне современный аккомпанемент – к примеру, новоорлеанского трубача Гарри Коника. Вот Сюзанна и Алек занимаются сексом в техасском амбаре. А вот уже на кладбище в Луизиане. Вот они резвятся в саду старинного особняка в Миссисипи. Велотур подходил к концу, когда однажды утром в мотеле, во Флориде, Алек перекатился на кровати и сказал то, чего не говорил мне еще ни один мужчина: «Кажется, я тебя люблю». Я ликовала, что Брэдли порвал со мной. Мне казалось, что все у меня идет лучше некуда.

К концу путешествия я решилась еще на один отчаянный шаг: переехать в Беркли. Женщин, готовых бросить все ради любви, я всегда считала немного странными, но при своей нынешней эйфории отлично понимала их. Я ничуть не сомневалась: у меня с Алеком все пойдет как надо, поэтому даже не думала, что рискую. Да и в Лос-Анджелесе меня ничто не ждало: ни работа, ни квартира, ни бойфренд. Алек как-то вскользь упомянул, что никогда не женится, но я решила, что ему еще не встретилась подходящая женщина. Мне было слишком хорошо, чтобы думать о будущем. Когда тебе двадцать семь, брак представляется чем-то, с чем вполне можно повременить, как, например, с романом «Анна Каренина».