10000 часов в воздухе - [23]

Истекая кровью, раненный в ноги стрелок из последних сил отбивался от второго истребителя. Яцуку удалось-таки подбить и его. «Мессершмитт», оставляя за собой дымный шлейф, выходил из боя и удалялся в своё расположение. Но и наш корабль загорелся. Ильин выбрал первую мало-мальски подходящую площадку в снежном поле и сел. Здоровые поспешно вытащили раненых из самолёта. Не успели они отползти от машины метров на тридцать, как взорвались бензобаки.

Фронтовики позаботились об экипаже самолёта. Через несколько дней Ильин с товарищами вернулись на базу.

Вблизи аэродрома…

Вскоре меня из вторых пилотов перевели на должность командира корабля. Но самолёта пока не было, как не было и экипажа. Ждать мне пришлось больше месяца. А пока я выполнял самые разнообразные задания командования. В конце апреля 1943 года я был включён в состав экипажа, получившего задание лететь через линию фронта, в глубокий тыл противника. Мы должны были сбросить боеприпасы и оружие одному из белорусских партизанских отрядов, действующих в районе реки Птич.

Нас ознакомили с обстановкой: лететь можно, конечно, только ночью. Партизанский отряд окружён; немцы прекрасно понимают, что снабжать его будут лишь с воздуха, поэтому над местом расположения отряда беспрестанно рыскают фашистские истребители. Партизаны по радио предупреждены о нашем прилёте и должны выложить «закрытое письмо», то есть пять костров, расположенных так, как обычно располагаются сургучные печати на конверте.

Мы вылетели с подмосковного аэродрома в сумерки. Уточнив направление ветра, сразу полезли вверх и линию фронта пересекли над облаками. Нам не видны были ни зарева пожарищ, ни осветительные ракеты, ни фейерверки трассирующих пуль — та обычная картина, которую с воздуха приходилось наблюдать над передовой.

Я вёл машину, сидя на месте второго пилота, справа. Слева от меня был опытный командир корабля А. Быстрицкий. Моторы работали ритмично. Под крылом самолёта расстилался облачный ковёр, над нами плыло тёмно-синее небо, усеянное мерцающими звёздами. За линией фронта мы летели уже около двух часов, а всего от базы до цели при встречном ветре нужно было лететь часа четыре, так что наш механик на всякий случай заполнил горючим все дополнительные баки.

Бортрадист Серёжа Смирнов трудился, то и дело отстукивая на ключе донесения на базу о нашем продвижении.

По расчетам выходило, что приближаемся к цели. Наш ориентир — развилок реки. Вблизи её уже нетрудно было отыскать условный сигнал — «закрытое письмо».

Посоветовавшись между собой, мы пошли на снижение. Исчезло звёздное небо, самолёт погрузился в густую вату облаков. Стало побалтывать. Внимательно слежу за приборами, снижаюсь, а земли всё не видно. Какова же глубина облачности, не до самой же земли она доходит?

Но вот туманная пелена стала постепенно разрежаться. В просветах показалась окутанная ночным мраком земля, мелькнули первые приметы весны: мёрзлые лужи, бездорожье, тёмные пятна чернозёма, похожие на бесчисленные заплаты на стелющейся снеговой рубашке. Ориентироваться всё труднее.

Справа по курсу блеснула гладь водной поверхности.

— Река! — крикнул я, обрадованный тем, что мы и над облаками не сбились с пути.

— Как будто бы она! — подтвердил и штурман.

Сверились с картой и полетели вдоль течения реки к развилку, откуда мы должны были продолжить курс на цель. Развилок разыскали без труда, но тут брызнул ослепительный свет прожекторов. В перекрещивающихся лучах их заметался наш самолёт.

С земли начался ураганный обстрел из орудий, пулемётов, винтовок, автоматов. Прожекторы ослепили меня на миг, я зажмурился и, с трудом раскрыв глаза, уставился на приборную доску. Начинаем маневрировать, стараясь уйти от огня, но проклятые лучи не выпускают нас из цепких объятий. Скорость наша приближается к четыремстам километрам в час, резко идём на снижение. Кругом — справа и слева, снизу и сверху — рвутся снаряды, осколки лязгают по моторам, кромсают обшивку фюзеляжа. На высоте пятидесяти метров от земли выравниваем самолёт, ложимся на курс. Кажется, ушли!

Лучи прожекторов ослабли, разрывов не слышно, гробовая тишина и мрак вокруг, только мерно гудят моторы. Чей-то вопрос: «Ну как?» — нарушил тишину. Начинается перекличка:

— Все живы?

— Живы!

— Раненых нет?

— Как будто нет!

Мы вздохнули свободно. После недавнего грохота взрывов и слепящих прожекторов тишина и мрак казались раем.

Для меня это было первое, по-настоящему боевое крещение. И до этого бывали полёты в боевых условиях, но ничего подобного ещё не приходилось переживать. Казалось, мы вырвались из костлявых рук смерти. Ну и развилок рек, ну и ориентир! Не ориентир, а ловушка, подстроенная нам фрицами.

Ещё несколько минут спокойного полета над тёмным массивом ночного леса, и вот впереди мелькнули тусклые огоньки партизанских костров — «закрытое письмо».

Цель найдена!

Один заход, другой, третий — и все мешки с грузом на парашютах летят в расположение отряда. Получайте, родные, пакет с новым шифром для связи, получайте оружие, боеприпасы, газеты, журналы и первомайские подарки! Отпразднуйте Первомай по-боевому — взрывами мостов, пуском под откос поездов, уничтожением карателей!