1000 ночных вылетов - [48]
Милые старики отдали в мое распоряжение Димину комнату. Из-за неплотно прикрытой двери ко мне доносятся звуки осторожных шагов и приглушенный разговор. Старики разговаривают очень тихо, наверно, боятся меня разбудить. А я не сплю. Лежу на постели, застланной свежими простынями, лениво перевожу взгляд со стены на окна и все еще не могу поверить, что сию минуту не прозвучит голос дневального: «Подъем!», не прибежит посыльный из штаба с приказом строиться, и мне не надо никуда спешить, не надо никуда лететь. За окном Москва! В раскрытую форточку слышны звонки трамваев, истошные вопли автомобильных гудков, шуршание шин по асфальту, шаги. Мирные, спокойные звуки. Может быть, и впрямь закончилась война?
«От Советского информбюро. Передаем утренние сообщения. После кратковременного перерыва войска Прибалтийского, Калининского, Западного и Центрального фронтов перешли в решительное наступление, — нарушает мои размышления Левитан. — Несмотря на упорное сопротивление врага, передовые части наступающих фронтов продвинулись на двадцать пять — тридцать километров. Освобождено от немецко-фашистских захватчиков около тридцати населенных пунктов. По предварительным данным, нашими войсками уничтожено и подбито двести три танка противника. Зенитной артиллерией и в воздушных боях сбито семьдесят шесть самолетов. Наши потери двадцать три самолета. На остальных участках фронта существенных изменений не произошло…»
Нет, война не закончилась! Мне известно, что скрывается за словами «существенных изменений не произошло». Одна, две, десяток человеческих жизней, конечно, не решают судьбу сражений, не делают решительной победы, но у человека одна жизнь. Только одна!
Наш фронт перешел в наступление. Значит, всю вчерашнюю ночь полк бомбил ближние тылы противника.
Значит, кто-то из ребят не вернулся с задания, кто-то уже не встанет в наш дружный строй. А я нежусь в постели, а я наслаждаюсь столичным комфортом. Надо что-то предпринять. Но что? К генералу Виноградову я должен явиться через пять суток. А если прийти сегодня, сейчас, прийти и сказать, что фронт перешел в наступление и мое место там… Прогонит. Безусловно, прогонит. А может, все-таки позвонить по телефону?
Быстро натягиваю брюки, сую ноги в Димкины шлепанцы и бегу в коридор.
— Нет, генерала нет дома, — отвечает милый женский голос. — Два часа назад он уехал на совещание в штаб. Оставил телефон. Запишете?
— Спасибо. Простите… Я… я думал… Наши перешли в наступление… Генерал знает об этом?
— Об этом передавали еще вчера. Он знает…
— Спасибо. Извините. Если я понадоблюсь генералу, запишите мой телефон…
Вот и все. Наверное, на фронте обойдутся без нас обоих. Печально, но факт. За завтраком старики не сводят с меня глаз.
— Как там на фронте? Как Дима?
— Живой. И не ранен. Воюет, как все.
— Хоть бы письмишко прислал, — вздыхает мать. — Один он у нас остался. Один единственный… Старший-то в прошлом году погиб…
— Тихо, мать, — вступает в разговор отец. — Война!..
Погибший сын — камень на сердце. Его не сбросишь, его не забудешь. В родительском сердце он остался навечно. И отец хочет увести воспоминания матери в сторону — от мертвого к живому.
— Слыхал, вчера наши опять перешли в наступление?
Я молча склоняю голову.
— Ваш-то фронт, какой? По полевой почте не узнаешь… Или секрет?
— Центральный.
— Вот, мать, Центральный! О нем передавали по радио. А ты — письма! Некогда Дмитрию, вот и не пишет. Слышала, воюет!
— Господи…
— Он напишет вам, — заверяю я. — Обязательно напишет…
…Пяти дней будто и не было. Музеи, кино, театры, московские улицы… Кажется, мозг неспособен вместить все увиденное, настолько я переполнен столичными впечатлениями. А чтобы выглядеть вполне по-столичному, регулярно посещаю парикмахерские. Не столько по необходимости, сколько оттого, что мне приятно бездумно сидеть в кресле перед зеркалом и наслаждаться комфортом, о котором мы во фронтовых землянках уже забыли.
— Массаж? Освежить? Компресс? «Шипр» или «Мак»? — Какими только запахами не пропитан мой видавший виды китель! А что — столица!
— Ну, брат, от тебя как от гусара лейб-гвардии его императорского! — смеется генерал Виноградов, встречая меня в прихожей своей квартиры на Басманной.
— А что, разве я не гвардеец? — поддерживаю предложенный шутливый тон. Но с лица генерала исчезает улыбка.
— Наша гвардия пропахла порохом, сынок. И рождена не для парадов. Вникаешь в разницу?
Мне становится мучительно стыдно: ишь как вырядился!
— Ну-ну, — добродушно ухмыляется Виноградов, заметив мое смущение. — Нужны и нам будут парады, будут и праздники. А теперь слушай. Я поеду поездом: погода дрянь, вылет не разрешат, а ждать нельзя. При первой возможности вылетай. Ясно?
— Вылетать в полк?
— Ишь ты, хитрец! Вылетать в штаб армии…
Чуть свет добираюсь до метро «Сокол». Дальше уже пешком — в Тушино. Предъявляю удостоверение часовому у ворот и прохожу на аэродром. Иду вдоль летного поля, вдоль стоянок самолетов. Вроде вот здесь оставили мы свой самолет, а где он теперь? На конец нахожу его на самой дальней стоянке. Почему его сюда пригнали? — недоумеваю я. Замечаю неподалеку часового, пожилого, в мешковатой шинели, наверное, из ополченцев.
«Дом Витгенштейнов» — это сага, посвященная судьбе блистательного и трагичного венского рода, из которого вышли и знаменитый философ, и величайший в мире однорукий пианист. Это было одно из самых богатых, талантливых и эксцентричных семейств в истории Европы. Фанатичная любовь к музыке объединяла Витгенштейнов, но деньги, безумие и перипетии двух мировых войн сеяли рознь. Из восьмерых детей трое покончили с собой; Пауль потерял руку на войне, однако упорно следовал своему призванию музыканта; а Людвиг, странноватый младший сын, сейчас известен как один из величайших философов ХХ столетия.
Эта книга — типичный пример биографической прозы, и в ней нет ничего выдуманного. Это исповедь бывшего заключенного, 20 лет проведшего в самых жестоких украинских исправительных колониях, испытавшего самые страшные пытки. Но автор не сломался, он остался человечным и благородным, со своими понятиями о чести, достоинстве и справедливости. И книгу он написал прежде всего для того, чтобы рассказать, каким издевательствам подвергаются заключенные, прекратить пытки и привлечь виновных к ответственности.
Кшиштоф Занусси (род. в 1939 г.) — выдающийся польский режиссер, сценарист и писатель, лауреат многих кинофестивалей, обладатель многочисленных призов, среди которых — премия им. Параджанова «За вклад в мировой кинематограф» Ереванского международного кинофестиваля (2005). В издательстве «Фолио» увидели свет книги К. Занусси «Час помирати» (2013), «Стратегії життя, або Як з’їсти тістечко і далі його мати» (2015), «Страта двійника» (2016). «Императив. Беседы в Лясках» — это не только воспоминания выдающегося режиссера о жизни и творчестве, о людях, с которыми он встречался, о важнейших событиях, свидетелем которых он был.
«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Автор книги — ветеран Великой Отечественной, прошедший со своей батареей от Ленинграда до Берлина. «Я уже приспособился стрелять на поражение всей батареей без пристрелки. На этот раз быстро «ухватил» свои разрывы, ввел все же некоторые поправки и перешел на поражение цели беглым огнем. Первые же залпы взметнули в воздух фонтаны черной жирной земли и огня, поражая врага. Вскоре три орудия были уничтожены, два повреждены, и только одно немцам удалось с большим трудом увезти за бугор. Контрбатарейная стрельба продолжалась.
Вторая мировая потрясла мир. Холодная война едва не привела к его концу. В обеих принимал участие автор этой книги, ветеран дальней авиации Л. В. Касаткин.Окончив летную школу 21 июня 1941 года, он попал в авиацию дальнего действия. Был командиром экипажа «Ил-4». Совершил 147 боевых вылетов. Участвовал в боях под Ленинградом, в Заполярье, на Балтике, в Берлинской операции от ее начала до падения Берлина. Награжден тремя орденами боевого Красного Знамени, орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степеней, двумя орденами Красной Звезды, многими медалями.
«Люди механически двигаются вперед, и многие гибнут — но мы уже не принадлежим себе, нас всех захватила непонятная дикая стихия боя. Взрывы, осколки и пули разметали солдатские цепи, рвут на куски живых и мертвых. Как люди способны такое выдержать? Как уберечься в этом аду? Грохот боя заглушает отчаянные крики раненых, санитары, рискуя собой, мечутся между стеной шквального огня и жуткими этими криками; пытаясь спасти, стаскивают искалеченных, окровавленных в ближайшие воронки. В гуле и свисте снарядов мы перестаем узнавать друг друга.
Автор книги начал войну командиром тяжелого танка KB-1C, затем стал командиром взвода самоходных артиллерийских установок СУ-122, потом СУ-85 и под конец войны командовал ротой танков Т-34–85. Он прошел кровавыми дорогами войны от Сталинграда до Кенигсберга. Не раз сходился в смертельной схватке с немецкими танками и противотанковыми орудиями. Испытал потерю боевых товарищей, вкус победы и горечь поражений. Три раза горел в боевых машинах, но и сам сжег немало вражеской техники. Видел самодурство начальства, героизм и трусость рядового и офицерского состава.