100 рассказов о стыковке: Часть-2 - [18]

Сегодня, основываясь на многолетнем опыте, можно объяснить то, что произошло тогда на орбите, следующим образом. Оба члена экипажа «Союза-25» оказались новичками, это был их первый полет в космос. Стыковка проводилась на следующий день после старта, то есть в острый период адаптации к космическим условиям. Командир корабля В. Коваленок — человек очень эмоциональный. Это проявилось как при той неудачной стыковке, так и позже, когда он успешно выполнял два длительных полета в 1978 и 1981 годы. Эти субъективные факторы и объективные причины, связанные с недостаточно отлаженной системой подготовки, привели к неудаче.

Еще раз следует вспомнить памятную неудачную стыковку Г. Берегового на «Союзе-3» в 1968 году. Позже его назначили командиром Центра подготовки космонавтов (ЦПК), а затем он защитил диссертацию по психологии космонавта в полете. Как видно, все это мало помогло в настоящем деле. «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится» — эта старая пословица осталась справедливой и в XX космическом веке. Тогда, в 1968 году, не стали выносить сор из избы, не разобрались по–настоящему, не сделали деловых выводов и исправлений.

Восемь лет спустя, после неудачи с «Союзом-25», в подбор экипажей и методику подготовки, а в итоге — в процедуру пилотирования внесли существенные коррективы. Каждый последующий экипаж, по крайней мере, один из его членов, назначался из состава уже летавших космонавтов. Увеличили объем и интенсивность тренировок, прежде всего по причаливанию и стыковке. Наконец, при первой стыковке, сразу после запуска на орбиту, основным стал автоматический режим причаливания.

Требования к экипажам при сдаче теоретических экзаменов по системам космического корабля и станции резко ужесточили. В НПО «Энергия» сформировали добрую дюжину экзаменационных комиссий из ведущих специалистов. Мне тоже пришлось возглавлять стыковочную бригаду. Многим космонавтам пришлось пережить непростые времена, проведя немало дней и бессонных ночей над техническими описаниями систем. Помню, как после одного из экзаменов тех времен обиженный космонавт жаловался на несправедливость: отбирали по здоровью, а стали спрашивать — по уму.

Помню также, как полгода спустя, летним вечером сидя на скамейке у 1–й гостиницы на 2–й площадке Байконура, другой ветеран Войны М. И. Самохин, который командовал авиацией Прибалтийского флота, очень доходчиво объяснял нам с В. Легостаевым, отвечавшим в то время за СУД и сближение: «Меня маршал Жуков три раза расстреливал в 1944 году. Почему не стыковались автоматически? Я бы вас расстрелял». Я не спорил с «дедом», как называли Михаила Ивановича, командовавшего всем нашим летным отрядом, и не стал объяснять ему, что не отвечал ни за ручное, ни за автоматическое причаливание.

Настоящей войны не было, и нас никто не расстрелял.

Меня никто не тронул, не разжаловал, мне даже не объявили выговор. Более того, в самый разгар работы комиссии, когда расследование еще не закончили, генеральный директор В. Вачнадзе подписал приказ об образовании отдела по космической стыковке и другой электромеханике, назначив меня его начальником. Как упоминалось, такое решение уже готовилось, но, как часто бывало, оно продвигалось медленно, проходя через многочисленные инстанции. Мое непосредственное руководство предпочитало не спешить. Чрезвычайная, почти военная обстановка ускорила этот процесс во много раз. Партия в лице парткома, вежливо задав несколько вопросов на специальном заседании, тоже быстро «дала добро». Откровенно говоря, такое форсирование событий казалось удивительным. Несмотря ни на что, в чем?то нам доверяли не до конца, так же, как в апреле 1971 года. Помню, что это важное в моей профессиональной карьере событие меня тогда поразило.

Много лет спустя мне рассказали, что Вачнадзе действовал по прямому указанию С. Афанасьева. Когда на вопрос об организации работ по стыковке ему доложили, что в КБ этим занимается только одна лаборатория, министр сказал: «Неудивительно, что мы не состыковались».

Так осенью 1977 года пришла для меня пора уйти от Л. Вильницкого, который был моим начальником и учителем в течение двадцати лет и еще полтора года. Дело, новые задачи требовали идти вперед. Вперед и вверх! Ученики, как сыновья, должны когда?то уходить из отчего дома и становиться на самостоятельный путь.

В последующие годы мне часто не хватало Л. Вильницкого, его плеча и совета. За несколько месяцев до этих событий Г. Зиманек, мой многолетний и самобытный помощник, сказал на 60–летнем юбилее нашего начальника: «Лев Борисович, вы у нас такой… такой… Вы ж с умными — умный, а с дураками вы ж — дурак».

Мне не хватало такой мудрости, этому я не смог до конца научиться никогда…

Начинался новый период. Начало сложилось трудным, почти критическим. В каком?то смысле я остался одиноким и незащищенным.

Констатировать промах при стыковке «Союза-25» было важно, но еще важнее стало другое: требовалось ответить на вопрос, поврежден или остался целым передний причал. От ответа зависела вся дальнейшая программа полетов «Салюта-6» — станет ли этот ДОС станцией 2–го поколения, сможет ли он летать длительное время, принимая пилотируемые и грузовые корабли.