10 мифов об СССР - [124]

Встав перед фактом неэффективности чрезвычайных мер, Сталин в 1928–1929 гг. без колебаний пошел на плагиат у левой оппозиции, сделав ставку на социалистическое преобразование деревни, т. е. на кооперирование крестьянства. Однако уже в 1929 г. ему стало ясно, что этот подход не даст немедленных результатов, ибо, чтобы вовлечь крестьян в производственные кооперативы (артели) путем хозяйственного примера, нужно обеспечить приток в деревню машинной техники в таких размерах, которые в ближайшие годы были не под силу советской промышленности, обеспечить массовую подготовку кадров, способных управлять крупным механизированным сельскохозяйственным производством и т. д. Именно поэтому произошел переход к политике принудительной форсированной коллективизации, а сами крестьянские кооперативы были превращены в полугосударственные механизмы, обеспечивающие не только принудительное изъятие, но принудительное производство сельхозпродуктов.

Достаточно ясно, что этот переход нисколько не зависел от социалистических лозунгов, которыми он прикрывался. Ведь одновременно со сталинской коллективизацией уничтожались те социализированные формы экономических отношений в деревне (и не только в деревне), которые были продуктом усилий по ее социалистическому преобразованию в предшествующее десятилетие. Были ликвидированы коммуны, ТОЗы, все сбыто-снабженческие, кредитные (ссудно-сберегательные), машинопрокатные и иные крестьянские кооперативы, а кадры крестьянской кооперации подведены под раскулачивание. В городах была ликвидирована система потребительской и жилищно-арендной кооперации.

Хозяйственный нажим осуществлялся не только на крестьянство, но и на рабочих. Инфляционное финансирование индустриализации привело к падению реального жизненного уровня рабочего класса. Однако та часть крестьянства, которая переходила в ряды рабочих, выигрывала как в уровне потребления, так и в социальном статусе.

Одним из сильных возражений против концепций, отрицающих социалистический характер советского общества, является указание на тот существенный социальный прогресс, который был достигнут в ходе его развития, – прогресс, выходящий за рамки того, что было возможно и допустимо в буржуазном обществе.

Однако если трезво вычленить именно те составляющие социального прогресса, которые выходят за рамки буржуазно-допустимого, то окажется, что СССР добился многого – и все же не настолько, чтобы заслужить звание социалистического общества.

Бесплатное школьное образование? Это мера вполне буржуазно-демократическая. Бесплатное высшее образование за государственный счет? Да, пока ни в одной буржуазной стране эта мера не была распространена на всех студентов. Бесплатное здравоохранение? То же самое – оно есть, но в ограниченных масштабах. Отсутствие безработицы? Вот здесь отличие коренное. Ни одна буржуазная страна до сих пор была не в состоянии подчинить процесс накопления капитала в национальных масштабах задаче обеспечения полной занятости.

Другая сторона вопроса заключается в том, что весь экономический и социальный прогресс советского общества представал перед нами в социалистической оболочке. Безжалостное снижение потребления широких масс ради индустриализации и варварская экспроприация крестьянства для этих же целей – «социализм». Новые отрасли промышленности – «социализм». Снижение уровня неграмотности – «социализм». Начало роста потребления во второй половине 30-х годов – «социализм».

Таким образом, действительно социалистические меры и действительно социалистические формы развития оказались соединены с чисто буржуазным прогрессом и окрасили его в собственные «красные» тона.

Тем не менее, я отказываю советскому строю в праве называться также и государственным капитализмом, хотя и признаю наличие элементов госкапитализма в советском строе.

Был ли это государственный капитализм в виде контроля и ограничения частного предпринимательства пролетарским государством? Да, в той мере и постольку, поскольку на начальном этапе своего развития последнее отчасти сохраняло пролетарский характер, а частно-капиталистические элементы не были полностью экспроприированы.

Был ли это государственный капитализм, основанный на экспроприации частных капиталистов и замене их государственными чиновниками? Да, в той части, в какой государственные предприятия были организованы на капиталистических принципах (конкуренция, коммерческий расчет, найм, сдельщина…). Однако уже в 30-е годы мы имеем не частнопредпринимательскую экономику, управляемую государственными чиновниками, а национальный капитал, организованный на принципах единого общественного хозяйства.

Конечно, можно найти в экономической системе СССР многие атрибуты товарного хозяйства, и некоторые из них даже не были формальными. Можно назвать эту систему вырожденной формой рынка. Но с таким же успехом можно и товарное хозяйство представить как вырожденную форму планомерной организации всего общественного производства.

Экономический расчет в СССР, как и распределение труда между отраслями производства, во всяком случае, не были подчинены критерию прибыльности, а сама прибыльность не была следствием слепой игры стихийных сил рынка.