007. Вы живёте только... трижды - [26]

Бонд испытал ни с чем не сравнимое облегчение от того факта, что по крайней мере его идентификация была выяснена.

— Ещё шестьдесят лет горбатиться за жалкие семьдесят пять тысяч фунтов стерлингов в год[15]?! Эм, я надеялся через пятнадцать лет выйти на пенсию! Давайте обсудим условия контракта. И нам придётся пересмотреть мой modus operandi, — ответил он, заботливо укрывая своё бывшее тело простынёй. — Пятнадцатилетних не пускают в бары и в казино. И если со «смертью на завтрак» у меня и в этом теле нет никаких проблем, по крайней мере, когда я немного восстановлю физическую форму, то с «сексом на ужин» загвоздка. Абсолютное большинство девушек, которых мне жизненно необходимо соблазнять, — по долгу службы, мисс Манипенни, исключительно по долгу службы! — и не посмотрят на нескладного пятнадцатилетнего подростка.

— И это хорошо, — мстительно процедила пунцовая мисс Манипенни. — Может, тогда и приличным девушкам что-то перепадёт!

— Джеймс, Ева, прекратите, — отмахнулась Эм. — Ева, разумеется, по документам его надо сделать восемнадцатилетним. Тогда не будет ни проблем с официальным трудоустройством, ни с разрешением на оружие…

— Ни с покупкой выпивки… — ввернул Бонд.

— …Ни с клёвыми тёлками, — добавил Джон, решив поучаствовать в разговоре. Мисс Манипенни немедленно снова покраснела. — А что? Что я не так сказал?

— Возвращаемся в мой офис! — решила Эм. — Кью, спасибо за помощь, вы можете возвращаться в свою лабораторию. Джон, отпустите отделение охраны. Если этот парнишка — и правда Бонд, то оно нам просто не нужно. В смысле, бесполезно. Никто не сможет справиться с Бондом, если он сам того не захочет, или если его не предадут, верно, Бонд?

— Как скажете, тётенька, — писклявым голосом ответил Поттер, вызвав взрыв смеха. Даже Эм улыбнулась, представив себе этого худого нескладного парня в поношенной одежде, выступающего против десятка тяжеловооружённых и прекрасно подготовленных бойцов. Потом она вспомнила, что не далее как час назад этот самый парень играючи прошёл с улицы в самый хорошо охраняемый кабинет в здании, и её улыбка увяла.

Внутри кабинета Эм снова устроилась в своём кресле. Бонд сел напротив, мисс Манипенни с блокнотом устроилась у стены.

— А теперь, Бонд, давайте обсудим нашу нынешнюю ситуацию, — сказала Эм и нажала кнопку селектора: — Билл, возьмите всю информацию по делу Гарри Поттера и зайдите ко мне.

Спустя полминуты Билл Таннер, ведущий расследование по переданной Бондом информации, протиснулся в дверь кабинета, обеими руками сжимая довольно пухлую папку.

— Разрешите представить вас. Гарри Поттер — это Билл Таннер, мой секретарь, глава аналитической группы, работавшей над похищением Бонда. Билл — это Гарри Поттер.

— Очень, очень рад, — жизнерадостно воскликнул аналитик, высвободив одну руку, чтобы поздороваться с Гарри, и немедленно уронив папку. — Вы уже знаете, что вас не существует?

— Разумеется, знаю, — не повёл бровью Бонд. — Я к этому привык. За последние пятнадцать лет я существовал только тогда, когда вон в том кресле принималось соответствующее решение.

— Нет, я не в этом смысле, — аналитик высыпал содержимое папки на стол Эм. — Гарри Поттера не существует.

— Поясните, Билл, — предложила Эм, снова сложив руки домиком.

— Мы зарылись в прошлое Петунии Дурсль, — объяснил Билл, выхватывая из вороха бумаг копию свидетельства о рождении, — и выяснили, что её девичья фамилия была Эванс. Эванс, понимаете? Её родители поженились в конце пятидесятых в городке Кокуорт, — глазам присутствующих был продемонстрирован ещё один лист, копия свидетельства о браке, — и родили двух дочерей. Не одну, двух! Петуния — старшая, а Лили Эванс — младшая. Вплоть до десяти лет обе дочери воспитывались самым обычным способом, ходили в начальную школу в этом самом Кокуорте, перенесли ветрянку, — ещё два листа, заполненных убористым врачебным почерком, были изъяты из груды бумаг, — участвовали во всевозможных конкурсах. При этом у Петунии были явные задатки к приготовлению еды, а у Лили — ярко выраженная творческая жилка. Вы следите за моей мыслью?

— У Эвансов было две дочери, — согласилась Эм. — С родителями такое иногда случается. Дальше.

— В десятилетнем возрасте Лили должна была продолжить обучение в средней школе, но никаких следов о её дальнейшей судьбе не нашлось, — закруглился Билл. — Это самое начало семидесятых, за детьми ещё не было такой слежки, как сейчас. Родители сказали, что она посещает частный интернат, и инспектор даже не стал просить соответствующее свидетельство. Но с 1970 по 1990 года министерство образования не выдавало аттестата зрелости на имя Лили Эванс. Человек исчез, как будто его и не было.

— Может быть, она не закончила обучение? — спросила мисс Манипенни.

— Возможно, — согласился Билл, — но тогда непонятно, где она живёт и чем зарабатывает на жизнь. В файлах налогового управления такой женщины нет, и никогда не было, — мы перерыли архивы. Загранпаспорт она не получала, права на гражданство другой страны у неё нет, так что покинуть государство легальным путём она не могла. Ну, есть шанс, конечно, что она купила себе гражданство какой-нибудь менее щепетильной страны или сделала фальшивые документы и уехала под чужим именем, но мои ребята считают это маловероятным: Эвансы были хорошей семьёй, Лили приезжала к родителям на каникулы, да и потом не забывала их. А ещё, начиная с 1970 года, она перестала болеть. На её имя не выписано ни одного рецепта. И это не потому, что она сменила врача: старшие Эвансы и Петуния продолжали посещать того же лечащего врача, который раньше осматривал и Лили. Если бы врач повёл себя неправильно по отношению к девочке, родители, даже если бы не хотели поднимать шум, не пустили бы вторую свою дочь к этому же врачу, верно?