1. Конец спору. Что видят девочки, что видят мальчики, и кто из них — наоборот
Давайте снова скажем Нуми и Ники «Добрый день», хотя в космосе, конечно, нет ни дня, ни ночи; там все относительно, как утверждают ученые. Дни и ночи бывают только у планет, которые вертятся вокруг себя, как мы летом вертимся на пляже, чтобы солнышко припекало то спину, то живот. Если живешь близко к какой-нибудь звезде, будешь вечно жариться в ее ужасно знойном вечном дне. А если живешь далеко от звезд, будешь стучать зубами в вечной, ужасно холодной ночи. Но ведь и сами-то слова «день» и «ночь» придуманы людьми, а космосу все равно, когда у нас день, а когда ночь; вполне вероятно, что у тех, кто живет на других планетах, существуют свои слова для обозначения часов, лет и вообще времени. И эти слова известны одному только Спасающему жизнь — Малогалоталотиму, потому что он знает Вселенную по-своему и по-своему передвигается в ней, так что ему ни холодно, ни жарко.
Наши герои, съежившись, сидели рядышком в зрачке Мало и напряженно всматривались в радужный туннель. Они уже давно нырнули в подпространство и выскочили, наверное, совсем в другую галактику. Ники все никак не мог привыкнуть к сильному удару, который получался, когда Мало внезапно нырял в подпространство, или в Ничто. Не помогало и лекарство из специальной трубочки пирранского скафандра. Ники каждый раз казалось, что на спину ему обрушивается четырехстворчатый шкаф, а в ушах гремят поврежденные выхлопные трубы доброго десятка мотоциклов. Потом в голову врывалось Ничто, он судорожно пытался хоть что-нибудь запомнить, но напрасно. То ли он умирал там, в подпространстве, где наш мир вообще не существует, то ли Ничто и запомнить нельзя. Запомнить можно что-то, а как запомнишь ничто? Попробуйте и сами в этом убедитесь! И тогда вы не станете сердиться на Нуми и Ники, да, кстати, и на автора, за то, что они ничего не могут вам рассказать об этом самом Ничто.
Потом следовал новый удар, после которого они опять просыпались в красивом Допплеровом туннеле. На этот раз что-то уж очень долго они в нем летели. Должно быть, планета, которую выбрал для них Мало, находилась не близко. Они успели снова насытиться питательным раствором в его утробе и поспать, а потом долго рассказывали друг другу разные земные и пирранские истории. И только теперь радужные полосы стали бледнеть. Сначала растаяли желтые и оранжевые, а потом остальные, и в круглом иллюминаторе проступила тьма межзвездного пространства; Мало снижал скорость.
— Он правда не сказал тебе, куда мы летим? — в который уже раз спросил Ники. — Может, ты мне приготовила сюрприз?
— Буф-ф! — воскликнула Нуми. — Я же тебе объяснила, что не могу разговаривать с ним так, как с тобой! Когда нужно, он мне внушает, что делать, и все!
Но Ники не унимался.
— А что ты ему все-таки заказала? Признавайся! Зверей или цветы?
— То, что ты хотел! Планету с неведомыми животными!
— Но ведь я же тебе сказал, что хочу того, чего хочешь ты! А раз ты хочешь того же, чего хочу я, стало быть, все должно быть так, как хочешь ты!
— Буф-ф, Ники! Ты опять за свое! У меня даже голова закружилась.
Ники засмеялся.
— А разве твой искусственный мозг может чувствовать головокружение?
— И он почувствует, если не перестанешь спорить.
— Ладно, не буду. Главное — где-нибудь приземлиться, а то мне уже осточертело.
— Почему «сто»? — с любопытством спросила Нуми и даже осмотрела мальчика, чтобы увидеть сто чертей.
Вы, конечно, помните, что она великолепно говорила на земном языке, но ей были непонятны кое-какие выражения, которые употребляют земные ребята, потому что язык она учила по радио и телевидению.
— Я хочу сказать, надоело, — исправился Ники: объяснить слово «осточертело» было нелегко.
— Значит, тебе со мной скучно?
— Буф-ф! — воскликнул Ники совсем как пирранец. — Одна досада с вами, пирранскими девчонками, что ни скажи, сразу ни с того ни с сего обижаетесь.
Глаза у Нуми погрустнели, и он поспешно добавил:
— Я же тебе сказал, мне с тобой очень хорошо, и у нас полная совместимость. А насчет свертывания времени, может, еще и выдумка. И может, все они на Земле и на Пирре живы и здоровы. Ведь еще никто не путешествовал в космосе так, как мы, и никто ничего не знает.
— Наука никогда не ошибается, — вяло возразила Нуми.
Ники привстал на коленях — он отсидел себе ноги.
— Она ошибается, но не нарочно. Сама видела, сколько раз ваша наука говорит одно, а наша совсем другое.
— Да, но про свертывание времени обе одного и того же мнения.
Это действительно так. Однако Ники не выносил, когда девчонки плакали; у него у самого на душе кошки скребли, и потому он стал изображать своего прадеда и заговорил стариковским голосом:
— За свою долгую и нелегкую жизнь, Нуми, я убедился, что мы вечно думаем про Вселенную одно, а потом оказывается, что она — нечто совсем другое. А когда мы поверим в это другое, впоследствии оказывается, что оно вовсе не такое, каким мы его себе представляли. И так далее, до бесконечности. В науке то же самое. Главное — не вылезать в космос в одних тапочках, так и насморк недолго схватить!
