1
Принесенные сильным ветром
Волны подобны памятникам: огромные и равнодушные, коронованные ослепительно белой пеной. Замерзавшая соленая вода перекатывалась по палубе «Дитя приливов», хватая неуклюжие ноги; от нее немели руки. Ветер, шум и гнев, такелаж на грани паники поет пронзительную песню о веревке; одинокие верхние крылья максимально раздулись. Лед на канатах, на палубе и лицах моряков, каждое движение несет опасность. Костяной корпус корабля стонет, жалуясь на волны. Женщины и мужчины, завернувшись в плащи, натягивают канаты и брашпили, вяжут узлы холодными, ничего не чувствующими пальцами. Они устали от таких дней и недель, от такой жизни. Но у них нет отдыха, потому что достаточно отвлечься на мгновение, чтобы корабля не стало. Он перевернется, костяной киль будет торчать вверх, а команда окажется в смертельной хватке воды, попадет в жадные руки Старухи.
То было Дыхание Старухи, ярость Северных штормов.
Лишь одна фигура в этом хаосе оставалась неподвижной и терпеливой – она наблюдала. Неизменно наблюдала. Она стояла на корме своего корабля, и, казалось, будто шторм не в силах ее коснуться. «Дитя приливов» подскакивал и раскачивался, огромные волны толкали его то в сторону моря, то к берегу, а потом обратно, но она не шевелилась.
Удачливая Миас, ведьма пролива Килхъюм, величайшая супруга корабля из всех когда-либо живших.
– Корабль на горизонте!
Крик наблюдателя – поразительно, что человеческий голос способен пробиться сквозь шум и ярость шторма, – и в этот момент Миас из каменной неподвижности перешла к действию. Она промелькнула мимо Джорона Твайнера, крикнув:
– Корма за тобой, Джорон!
Миас взлетела вверх по главной мачте, словно ветер не грозил швырнуть ее в море, а лопнувшая веревка не могла разрезать надвое.
Далеко внизу Джорон с трудом перемещался по палубе. Брошенное слово, кивок, в ответ сильная рука помогала ему двигаться дальше по постоянно перемещавшемуся сланцу. И все это время он не отрывал глаз от горизонта – серой воды, смыкавшейся с черным небом.
– Поворот на четыре румба по курсу передней тени, хранитель палубы, – раздался крик Миас сверху; его собственный охрипший голос повторил приказ для Барли.
Под неслабеющий шум моря «Дитя приливов» начал поворот. Джорон отдал приказ, но ледяной ветер тут же его унес, а лед в уголках глаз исказил фигуру спускавшейся Миас.
– Хранитель палубы! – голос, способный пробиться сквозь любой шторм. – Рядом терпит крушение корабль, какой-то торговец, он вот-вот сядет на скалы возле маленького острова. – Она придерживала одной рукой богато украшенную шляпу с двумя хвостами, как и Джорон свою – только у его шляпы был один хвост. – Нам нужен ветрогон на палубе и немного спокойной воды, иначе мы сами напоремся на скалы.
– Слушаюсь, супруга корабля. Мы попытаемся их спасти? – спросил Твайнер.
– Или сами погибнем, если такова наша судьба. – Она улыбнулась ему, когда прокричала свой ответ под аккомпанемент горизонтального ледяного дождя: из-за того, что «Дитя приливов» являлся кораблем мертвых, все на его борту были приговорены летать по морям Разбросанного архипелага до тех пор, пока не попадут в объятия Старухи. – Подготовь флюк-лодки и команды. – Вода лилась с краев ее украшенной вышивкой шляпы, капала с носа, собиралась на губах, струйками стекала по иссеченному ветром лицу. – Мы бросим абордажные крюки на борта и оттащим их подальше от скал.
Кости «Дитя приливов» отозвались стоном.
Миас отвернулась от Джорона к стоявшей у руля Барли.
– Держи корабль прямо по курсу, Барли! – Потом она крикнула в ветер: – Серьезный Муффаз! – Мать палубы, настоящий великан, появился из стены дождя. – Помоги Барли с рулем, я не хочу, чтобы мы налетели на скалы. – Она повернулась к Джорону. – Скажи Динилу, что он возглавит команду флюк-лодки. А ты возьмешь крыло-флюк.
– Слушаюсь, супруга корабля, – крикнул он, и дождевая вода тут же наполнила его рот.
Но ее ледяной вкус был несравним с холодом, который Джорон ощутил, услышав имя Динила. Когда-то он и смотрящий палубы были друзьями – даже больше, чем друзьями, – но потом все изменилось, и теперь их разделяла стужа, подобная дыханию Старухи. Он пересек палубу, от ванта до ванта, пройдя мимо ветрогона. Похожий на птицу говорящий-с-ветром был привязан к главной мачте, одежда и перья прилипли к худому телу, и, хотя он почти совсем не походил на человека, ветрогон, спиной прижимавшийся к главной мачте, являлся олицетворением страданий, которые все испытывали от постоянного ветра и холода.
– Не нравится, Джорон Твайнер, – проверещал ветрогон.
