Смерть была за рулем изумрудно-зеленого "лексуса". Машина съехала с улицы, миновала четыре бензоколонки и остановилась на одной из двух дорожек полного техобслуживания.
Джек Макгарвей, стоя напротив станции, заметил машину, но не водителя. Даже под комковатым, вздувшимся небом, которое спрятало солнце, "лексус" блистал, как драгоценный камень - лоснящийся и роскошный. Окна были сильно затемнены, так что Макгарвей бы не смог разглядеть водителя, даже если бы и попытался.
Джек, полицейский тридцати двух лет, с женой, ребенком и большими долгами, никогда даже и не мечтал купить такой шикарный автомобиль, однако и зависти к владельцу "лексуса" у него не возникло. Он часто вспоминал фразу отца о том, что зависть - это мысленная кража. Если ты жаждешь имущества другого человека, говорил отец, тогда ты обязан хотеть принять на себя все его заботы, все тревоги и муки вместе с богатством.
Он немного полюбовался автомобилем, восхищаясь им точно так же, как и бесценной картиной в Музее Джетти или первым изданием романа Джеймса М.Кэйна, в старом потемневшем переплете, - без особого желания обладать, просто получая удовольствие от одного факта его существования.
В обществе, которое, как часто казалось ему, катилось в яму безвластия, где уродство и страх каждый день все шире пробивали себе дорогу, его душа радовалась любому подтверждению того, что руки людей еще способны производить прекрасные и качественные вещи. "Лексус", конечно, был импортным, спроектирован и собран на чужих берегах; но ведь именно весь род людской казался ему проклятым, а не одни соотечественники, и поэтому радовали признаки существования какой-то нормы и самоотверженного следования ей независимо от того, где он их находил.
Из конторы поспешно вышел служащий в серой форме, приблизился к блестящему автомобилю, и Джек снова повернулся к Хассаму Аркадяну.
- Моя станция - остров чистоты в море грязи, око разума в буре безумия, - Аркадян говорил серьезно, совсем не подозревая о мелодраматическом звучании этого своего заявления.
Он был строен, лет сорока, с темными волосами и аккуратно подстриженными усами. Складки на его серых рабочих брюках из шелка были четки и резки, как лезвие, а рубашка и пиджак из того же комплекта - без единого пятнышка.
- У меня была алюминиевая обшивка и кирпичи, обработанные новым напылителем, - сказал он, указывая на фасад станции автосервиса взмахом руки. - Краска на этом бы не удержалась, даже металлическая. Обошлось не дешево. Но теперь, когда эти малолетние гангстеры или тупоумные рекламные приставалы бродят вокруг днем и ночью и опрыскивают стены своими вздорными надписями, мы соскребываем все это, соскребываем прямо на следующее утро.
Тщательно причесанный и выбритый, со своей необычайной энергией и быстрыми худыми руками Аркадян казался хирургом, который начинает рабочий день в операционной. Но он был владельцем и управляющим станции автосервиса.
- Вы не знаете, - спросил он печально, - есть ли профессора, которые написали книги о смысле этих граффити?
- Смысле граффити? Какой в них смысл?
- Они называют это уличным искусством, - сказал Лютер Брайсон, напарник Джека.
Аркадян глянул недоверчиво на черного верзилу-полицейского. - Вы думаете, то, чем занимаются эти подонки, - искусство?
- Э, нет, не я, - сказал Лютер.
При росте в шесть футов три дюйма и весе в двести десять фунтов он был на три дюйма выше Джека и на сорок фунтов тяжелее, а Аркадяна, может быть, превышал дюймов на восемь и фунтов на семьдесят. Хотя он был хорошим напарником и добрым парнем, его гранитная физиономия, казалось, совершенно не обладала подвижностью, необходимой для сотворения улыбки. Глубоко поставленные глаза смотрели строго вперед. Мой взгляд "Малькольм-Икс", называл он это. В форме или без нее, Лютер Брайсон мог смутить кого угодно, от папы римского до карманного воришки.
Сейчас он не использовал свой взгляд, не пытался сконфузить Аркадяна и был с ним совершенно согласен.
- Не я. Я просто говорю, что так это называет трусливая липкозадая толпа. Уличное искусство.
Владелец станции торжественно произнес:
- Они профессора. Воспитанные люди. Доктора искусств и литературы. Их родители дали им образование, роскошь, которая была непозволительной для моих папы и мамы, но все они - тупоумны. Другого слова не найти. Тупоумны, тупоумны, тупоумны! - Его выразительное лицо выдавало разочарование и злость, которые Джек встречал все чаще в этом Городе Ангелов. - Каких дурней производят университеты в наши дни!
Аркадян потрудился, чтобы превратить свою станцию в нечто особенное. На границах его собственности стояли клинообразные кадки из кирпича, в которых росли арекаструмы, азалии, гнущиеся под тяжестью красных бутонов, с переливом в розовый или в пурпурный цвета. Не было ни грязи, ни мусора. Портик над бензоколонками поддерживали кирпичные колонны, и в целом станция имела причудливый колониальный вид.
В любое время года станция казалось неуместной в Лос-Анджелесе. Свежевыкрашенная, чистая, она выделялась на фоне запущенности, в девяностых годах распространившейся по городу, как злокачественная опухоль.
