1
Алик немного манерный, мягкий, можно даже сказать, кроткий, и в то же время он частенько бывает наглым. Кажется, он и сам дивится этой своей наглости: «Но ведь могу же!» – всем своим видом как будто говорит он себе и другим. Правда, с оглядкой: не переборщить бы, не получить бы леща за эту наглость.
Я познакомился с ним у Коли Сергеева, который собрал нас у себя дома. Когда я пришел, в комнате было уже человек шесть. Никто никого не знал; в тесном, плохо освещенном пространстве царила общая растерянность, а тут еще открылась дверь и вошла женщина, по всей видимости, мать Сергеева. Уперев руки в бока, она заявила: «Ну-ка, господа, быстренько предъявили паспорта!»
Всех собравшихся за столом охватило еще большее замешательство. Такого никто не ожидал. В самом деле, что за шутки, какие еще, к черту, паспорта? Сергеев поднялся со стула и попытался выпроводить мать за дверь, но та уперлась. Она не хотела уходить просто так, не заглянув в наши документы. Пока они, стоя у двери, толкались, а народ втягивал головы в плечи, я под весь этот сыр-бор пробрался в коридор и выскочил на лестничную площадку перекурить. Здесь и столкнулся с выходящим из лифта Аликом.
Он был худой и немного нервный. Его глаза горели мутным огнем, словно он только что выпил пару чашек крепкого кофе. В уголках его губ бледной пенкой запеклась слюна. Я потом заметил, что она у него всегда там запекалась, но он не обращал на это внимания, не придавая значения такой мелочи. Так и ходил с белым налетом на губах.
С ним была совсем юная девчонка, на вид – лет шестнадцати, но держалась она независимо, как будто пришла сама по себе. Мне она сразу понравилась, так же как и Алик. В них было то, что я искал в людях, – они совершенно не заморачивались тем, как выглядели и что говорили. И еще они постоянно смеялись. Смеялись и смотрели на меня, словно приглашая присоединиться к их смеху. Я рассказал им про мать Сергеева и про паспорта – здесь, на гулкой лестничной площадке, смех звучал особенно раскатисто.
Когда, покурив, мы вернулись в комнату, никакой матери уже не было. Все сидели вокруг стола, настороженно глядя друг на друга.
– Сначала чай или стихи? – спросил хозяин. Вот те раз, чай! А я-то уж подумал, что мы будем пить мужские напитки.
Алик был удивлен не меньше моего. «Сначала паспорта, затем чай, что за детский сад?» – говорил его озадаченный вид. Впрочем, он тут же махнул рукой: почему бы и правда не сделать передышку? Конечно, отсутствие алкоголя – штука пренеприятная, но ведь это всего лишь эпизод, к тому же по опыту кратковременный.
– Так что, чай или стихи?
– Да без разницы, Сергеев, как тебе будет угодно. Все облегченно закивали, заерзав на стульях.
Тут было пятеро парней и четыре девушки. Или наоборот, мне было все равно. Остановив свое внимание на Алике, я уже не замечал других. В комнате горел торшер, косо падали тени. Меня охватило какое-то странное чувство соучастия, сговора.
– Ну так что?
– Николай, давай уже чай, – улыбнулся Алик. – Если действительно нет ничего покрепче.
– Покрепче нет, – проговорил Сергеев по слогам, отсекая все возможные возражения.
Когда он ушел готовить напиток, в комнату снова просочилась его мамаша.
– Так будем паспорта показывать или нет? – завела она ту же пластинку, вопросительно оглядывая наши лица.
– Будем, – сказал Алик и, встав, начал расстегивать ширинку.
Мать Сергеева, растерявшись, вытаращила глаза. Она хотела что-то сказать, но подходящих слов не было. Так и не найдясь, женщина погрозила пальцем и вышла, хлопнув дверью.
Потом мы пили в тишине горячий чай, слышен был только хруст сушек и шаги по коридору. За окном выла вьюга, а нам было тепло и уютно, как будто мы давно искали и вот наконец нашли друг друга.
Дело дошло и до стихов. Все читали по кругу, по два-три стихотворения, а когда наступил черед Алика, он прочитал рассказ.
Рассказ был большим, он не умещался в пределах этой комнаты, как будто привычный ее объем вдруг начал расширяться каким-то совершенно неимоверным образом. Текст не был ярким или взрывным, он просто развивался по своим законам. Он рос с каждым предложением и постепенно набирал мощь, становясь огромным и разрушая к чертовой матери эти стены! И тогда я понял, что Алик самый значительный из всех, кого я до сих пор встречал. Когда он закончил читать, Сергеев только крякнул, как утенок, попавший под гусеницу танка. Наступила тишина, а потом настала моя очередь, и я выдал пять своих лучших стихотворений.
2
В то время я обитал в общаге в Автово, а мой новый приятель Алик – в однокомнатной квартире на Гражданке. Потом я узнал, что она принадлежала отчиму, который жил с его матерью в их «двушке». Как я уже сказал, Алик был худой, повыше среднего, с впалой грудью и тонким большим носом – его любили все женщины, которые его знали, и даже те, с которыми он был едва знаком. Парни, кстати, тоже его обожали. Бывают такие люди – они нравятся всем. Даже завистники не могли скрыть свою симпатию. Он всех покорял своим обаянием.
Я долго не мог понять, в чем причина такого однозначного отношения к нему. Чем он подкупал, чем заслуживал любовь? Может быть, дело в том, что его невозможно было представить хамом, или подлецом, или тем же завистником. Этот человек был настолько обаятелен и честен во всех своих проявлениях, что располагал к себе сразу же, с первых минут. Ему невозможно было отказать, а он ничего и не просил, в то время как вам хотелось обязательно что-нибудь для него сделать и вы ждали, что он обратится с просьбой, например одолжить денег или помочь советом, но он только улыбался и говорил, говорил не переставая, однако в его словах не было ничего такого, что вы могли бы тут же исполнить.
