Парадный подъезд с его цветными оконными витражами был таким же темным и холодным, как пятнадцать лет тому назад. Гипсовый орнамент на потолке частично обрушился. И совсем как пятнадцать лет тому назад, уборщица фру Лундблад занималась тем, что мыла лестницу. Она подняла глаза, когда дверь открылась, и с неподдельной радостью воскликнула:
— Да нет, не может быть, неужели это Маленькая Фрёкен! Столько лет прожить вдали от родины. И одета точь-в-точь так же, как прежде: trenchcoat[1] и без шляпки!
Стелла взбежала вверх по лестнице и почти робко остановилась перед фру Лундблад; между ними было много общего, но не было привычки отниматься или здороваться за руку.
— Все как прежде, — сказала Стелла. — Дорогая фру Лундблад, как поживает ваша семья? Шарлотта? Эдвин?
Фру Лундблад отодвинула ведро в сторону и сказала, что Шарлотта по-прежнему с удовольствием катается на велосипеде Фрёкен, но только после отъезда Фрёкен они стали снимать загородом маленький летний домик. У Эдвина хорошая работа в страховом агентстве.
— А господин Лундблад?
— Он скончался шесть лет тому назад, — ответила фру Лундблад. — Скончался тихо и без особых страданий. Я вижу, вы, Фрёкен, пришли с цветами. Они, верно, для нее, для той, что живет наверху в вашей старой мастерской, Фрёкен. Есть у вас время на перекур? — Она села на ступеньку. — Похоже, у вас та же марка сигарет, что и в прежние времена. Да, так! А вы, Маленькая Фрёкен, уехали и прославились своими картинами!.. Мы-то уж читали о вас в газетах, так что позвольте вас поздравить также и от имени моей семьи. Картины все такие же, как тогда?
Стелла засмеялась:
— Вовсе нет, они — большие, они не пройдут в дверь там, наверху! Вот такие огромные!
Она расставила руки.
Миг — и лестничная клетка наполнилась звуками танцевальной музыки, но ее почти сразу же выключили. Стелла узнала… Это был Evening Blues[2]. «Наша с Себастьяном мелодия. У нее сохранились мои старые граммофонные пластинки…»
— Вот так она и живет, старый уже человек, — сказала фру Лундблад и бросила в ведро окурок сигареты. — На пять лет старше вас, Фрёкен, а кажется, будто у нее вечный бал; но к ней никто не приходит, там пусто. Все было иначе, когда там, наверху, жили вы, Фрёкен. А все эти артисты, что взбегали по лестнице! Веселое было времечко! Целый день они работали, а вечером приходили сюда, играли и пели, а вы, Фрёкен, готовили спагетти на всю компанию, она же, что там наверху, таскалась за всеми и пыталась подражать. А потом, — продолжала, понизив голое, фру Лундблад, — потом ей пришлось жить там долгое время, потому что у нее не было средств снимать жилье у самой себя. И когда вы, Фрёкен, получили стипендию и уехали за границу, она заняла всю комнату. Целых пятнадцать лет прошло с тех пор! Нет, нет, ничего не объясняйте, я знаю то, что знаю. Отгадайте, Фрёкен, как мы называли вашу мастерскую? Ласточкино гнездо! Но ласточки улетели. И все так, как говорят старики: когда ласточки снимаются с места, это значит, что дому изменило счастье. Ведь одна ласточка погоды не делает. Да, больше я ничего не скажу, так что я ничего не говорила. А теперь, пожалуй, продолжу мыть лестницу. Вообще, с задней стороны дома, во дворе, установлен лифт. Хотите воспользоваться случаем и попробовать?..
— Может, в другой раз. Скажите мне, фру Лундблад, неужели я действительно бегала наверх, по всем этим лестницам?
— Да — да, Маленькая Фрёкен, вы бегали. Но время — оно идет.
На дверях было множество табличек с новыми именами.
Да, естественно, я бегала, может, только потому, что мне хотелось бегать и я не могла остановиться.
Дверь мастерской была перекрашена в другой цвет, но дверной молоток с маленьким, желтой меди львом был тот же — подарок Себастьяна. Ванда крикнула из-за двери:
— Кто там? Это — Стелла?
— Да, это я, Стелла.
Прошло некоторое время, прежде чем дверь открылась.
— Дорогая, как приятно! — воскликнула Ванда. — Подумать только, наконец-то ты здесь! Чтобы открыть дверь, нужно немного времени, но ты ведь понимаешь… Теперь стало так, что никаких мер предосторожности не хватает… Предохранительная цепочка, секретный замок, все… Но это вызвано необходимостью, исключительно необходимостью — воры грабят! День и ночь приходится бояться, они приезжают в больших крытых машинах, забирают все и уезжают… Оставляют пустоту, понимаешь, пустоту! Но только не у меня! Здесь все заперто. На замок. Но входи же и посмотри, как я живу! Цветы, очень мило…
Отложив в сторону цветы, завернутые в целлофан, она неотрывно разглядывала Стеллу, все тем же блеклым пристальным взглядом, взгляд не изменился, но лицо несколько отяжелело. Все тот же настойчивый голос. Стены по-прежнему были покрыты белой известью, но все остальное в этой очень маленькой комнате было новое и чужое, нагромождение мебели, ламп, безделушек, драпировок… Было слишком тепло. Стелла сняла плащ. Изменившаяся комната пугала ее, комната как бы сжалась и снова выросла, словно молодой кустарник на сплошной вырубке.
— Садись же, — сказала Ванда, — что тебе предложить? Вермут? Или красное вино, обычно в те времена я подавала вам красное вино и спагетти! Постоянно красное вино и спагетти! Значит, ты наконец вернулась. Сколько лет прошло с тех пор… нет, не будем считать. Ну да, теперь ты — здесь. А сколько открыток я тебе написала… Но ты только и делаешь, что исчезаешь, великая художница исчезает в великом Молчании. Вот так-то!
