— Как ты голосовал по вопросу об избирательном праве женщин? — спросила Чармиан.
— Я голосовал за него.
Она удивленно воззрилась на меня. Надо сказать, что в дни молодости моей, несмотря на пламенный демократизм убеждений, я всегда был противником избирательного права женщин. Когда же я стал старше и более терпимым, то без особого энтузиазма признал его в качестве неизбежного социального явления.
— Скажи толком, почему ты голосовал за него? — спросила Чармиан,
— Когда женщины получат право голоса, то они будут голосовать за запрещение спиртных напитков, — сказал я. — Одни лишь жены, сестры и матери сумеют вбить последний гвоздь в гроб Зеленого Змия.
— Но я думаю, что ты в прекрасных отношениях с Зеленым Змием, — прервала меня Чармиан.
— Да, я друг его и всегда был им. С другой стороны, я теперь враждую с ним, как и раньше враждовал. Я всегда больше враждую с ним тогда, когда он обретается со мною, и когда я с виду наиболее дружен с ним. Он царь лжецов, а вместе с тем и самый откровенный из правдолюбцев. Он всесильный товарищ, который вводит тебя в общество богов. Кроме того, он союзник Великой Безносой. Пути его ведут к голой истине и к смерти. Он дарует проницательность зрения и нечистые сны. Он — враг жизни и учитель мудрости паче житейской мудрости. Он — кровавый убийца и губитель молодости.
… Я сделал для Чармиан краткий очерк моей жизни и объяснил ей, каким образом сложилась моя личность…
— Суть дела в том, — заключил я свою речь, — что я пристрастился к алкоголю, главным образом, благодаря доступности его. Он мне не нравился, и я издевался над ним, а все же в конце концов мною овладели желания пьяницы. Целых двадцать лет прошло, пока желания эти не укоренились во мне, а теперь уже они возрастают в течение десяти лет. Но результаты утоления желаний этих далеко не хорошие.
— Это не может облегчить жизни, — сказала Чармиан.
— Вот именно, — ответил я. — В этом и есть самое тяжелое наказание. Вот почему я сегодня голосовал за изменение закона!
… Жены, сестры и матери терпят от последствий алкоголя. Когда же они добьются права голосования, то они непременно будут голосовать за запрещение крепких напитков. Хорошо то, что подрастающее поколение даже не почувствует никаких лишений вследствие отсутствия вина. Так как оно не будет иметь доступа к алкоголю и само по себе не чувствует никакого влечения к нему, оно не будет ощущать отсутствия алкоголя…
— Почему бы тебе не написать обо всем этом ради подрастающей молодежи? — спросила Чармиан. — Почему бы не писать, чтобы указать матерям, сестрам и женам, как им следует голосовать?..
Я буду просить о сочувствии читателя: так как сочувствие есть понимание, то прошу начать с попытки понять меня и все то, о чем я буду писать. Начнем с того, что у меня благоприобретенное влечение к вину; я не имею органического предрасположения к алкоголю; я не глуп; я не бесчувственное животное. Я досконально знаю всю гамму опьянения и всегда пил с умом. Меня никто никогда не укладывал в постель, и у меня нет привычки пошатываться. Коротко говоря, я нормальный, средний человек и пью нормально, как средний человек. Мы дошли до сути дела: я буду писать о влиянии алкоголя на нормального, среднего человека. Мне нет никакого дела до крайне редкого исключения, то есть настоящего алкоголика.
Говоря в общих чертах, существует два типа пьяниц. Во-первых, мы видим всем нам известного субъекта, тупого, лишенного всякого воображения, мозг которого посещают лишь грубые видения; он идет с широким размахом, далеко расставив пошатывающиеся ноги, часто падает в канавы и видит, при свете исступления своего, бегущих голубых мышей и надвигающихся розовых слонов. Это тот тип пьяницы, который служит сюжетом острот в юмористических журналах.
Другой же тип пьяницы обладает воображением и прозорливостью. Даже когда он в состоянии наиприятнейшего возбуждения, он шагает прямо и естественно, никогда не спотыкается и не падает, знает, гае он находится и что он делает. Его мозг, а не тело его, в состоянии опьянения. Он иногда блещет остроумием или же полон доброжетательных чувств. Бывает и так, что в уме его возникают призраки и образы жизненного и логического характера, принимающие форму силлогизмов. Находясь в этом состоянии, он срывает и сбрасывает кожуру с самых полезных жизненных иллюзий и сосредоточенно обдумывает железное иго необходимости, возложенное на его душу. Тут наступает час самой утонченной власти Зеленого Змия. Упасть в канаву нетрудно для каждого; но есть нелегкое испытание для человека; оно состоит в том, чтобы стоять прямо, не качаясь, на ногах своих и приходить к заключению, что во всем мире для него есть лишь один способ освобождения, заключающийся в самовольном приближении момента своей смерти. Для такого человека час этот есть час царства светлой логики (о которой еще поговорим позднее), когда он понимает, что может достигнуть понимания лишь законов явлений, но смысла их — никогда! Это час величайшей опасности, так как шаги его направляются на путь, ведущий к могиле.
Все делается понятным ему. Он понимает, что удручающая жажда бессмертия это лишь панические движения душ, напуганных страхом смерти и проклятых Трижды проклятым даром воображения. У подобных людей нет инстинкта смерти; в них нет воли умереть в момент, когда смерть близка. Они обманывают себя, вводят себя в заблуждение, надеясь, что они окажутся хитрее и добьются какой-то будущности, оставляя прочих животных в темноте могилы или в уничтожающем пламени крематориев. Но он, человек, находящийся в моменте, когда властвует светлая логика, знает, что те люди обманываются и заблуждаются. Конец одинаков для всех. Под солнцем нет ничего нового, нет даже вечности — страстно желанной игрушки слабых душ. Он знает все, он, несокрушимо стоящий на обеих ногах-Он представляет собою смесь, составленную из тела, вина и сияния, солнечного луча и мировых пылинок, — он хрупкий механизм, сделанный на короткое время для того, чтобы ученые-теологи и доктора медицины старались поддерживать его для участи быть выброшенным в конце концов за негодностью в мусорный ящик.
