Комната была маленькой, но ее убранство соответствовало положению ее владельца. Стены были богато украшены гобеленами, и неуловимый аромат Востока пропитывал атмосферу. Посреди комнаты, каждая занавеска которой словно скрывала тайну Востока, стоял резной столик из тика, инкрустированный перламутровыми зверями и птицами. В центре столика находился заварной чайник из редкого китайского фарфора, старый чайник, ромбовидный, с длинным носиком в виде птичьего клюва и изящно изогнутой ручкой. Из дырочки в крышке поднимались струйки пара, и нежный аромат заваренных чайных бутонов первого урожая наполнял воздух. Шелковый фонарь, украшенный звенящими колокольчиками и стеклянными подвесками, освещал только стол, оставляя углы комнаты во мраке.
За столом сидели три китайца, и перед каждым стояла изящная фарфоровая чашечка с лучшим китайским чаем, почти бесцветным. Первый был упитанный мужчина средних лет, сын мандарина Вонга. Его раскосые глаза уставились на чашечку с чаем, а длинные желтые пальцы играли с резьбой на крышке стола. Лицо было неподвижно, и с губ не слетало ни звука.
Второй был постарше, изящного телосложения. Пальцами он обхватывал колено, а красная кисточка его шапочки свисала на высокий лоб. Его отрешенный взор вызывал в памяти холодный взгляд змеи. Порой он поднимал руку и поглаживал черные усы, свисавшие к подбородку.
Третьим в компании был старик; лицо мудреца, пергаментная кожа и легкие серые волосы свидетельствовали, что он много повидал на своем веку. В одной руке он держал чашечку чая, в другой — длинную тонкую китайскую трубку.
Уже полчаса эти трое сидели вместе, но ни слова не слетело с их губ, и только пустеющие время от времени чашки показывали, что в комнате живые люди, а не деревянные статуи. Они встретились из-за весьма важного дела. Двое должны были совершить правосудие над третьим. В ночной тиши задушил он своей косой мандарина Вонга, чье тело лежало на кушетке неподалеку. Один из троих убил этого сановного китайца, власть которого на Востоке была безмерна, могущество было ограничено только самой Великой Стеной, а предки покоились в изумительной гробнице императоров Минг.
Мандарин Вонг был последним из могущественной династии и теперь пребывал в небесной обители, пока эти трое сидели в ночном бдении ради исполнения китайского правосудия. Ни слова не слетело с их губ, ни звука не нарушило тишину, лишь медленно потягивали они свой чай, каждый зная в душе, что один из них — убийца.
Старейший наклонился и налил себе еще чашку. Даже это движение вспугнуло двух других, они слабо шевельнулись, словно пробудившись ото сна. Снова воцарилось молчание, а эти три странные фигуры все так же сидели, вырисовываясь неясными силуэтами на фоне густеющего мрака в бледном желтом свете качающегося фонаря.
Вдруг тишину нарушил тихий звук. Что-то тихо скрипнуло, затем — о чудо! — со смертного ложа, покрытого богатыми китайскими шелками, поднялся мандарин Вонг. Он опирался на тяжелый посох, ведь тело его было согнуто годами.
Старый китаец медленно прошел через комнату и сел на большое высеченное в виде дракона кресло лицом к трем соотечественникам. Они же посмотрели на него равнодушно и продолжили пить свой чай. Они знали, что древний закон Китая, гласящий: «В полночный час покойник приходит свести счеты со своим убийцей», будет исполнен.
Мандарин Вонг смотрел на них несколько мгновений, положив ноготь длинного пальца на край стола. Вокруг его шеи шла пурпурная полоса, след удавки из человеческой косы. Остекленевшие глаза старика, казалось, не видели ничего, но пытались проникнуть за горизонт бесконечного пространства. Медленно человек со свисающими усами дотянулся до полки перед столом и снял с нее изящную чашечку гравированного фарфора. Наполнив ее из большого чайника, он поставил чашку с душистым содержимым перед тенью мандарина Вонга. Тишину комнаты нарушал лишь легкий плеск наливаемого чая. Мандарин Вонг склонил голову. Его пальцы, украшенные драгоценными кольцами, подняли легкую чашку, и общество, состоящее из мертвеца и трех живых, продолжило чаепитие.
Со стоицизмом Востока трое ожидали приговора тому, кто стал убийцей несколько часов назад. Они внимательно смотрели на призрак, но ни у кого даже мускул на лице не дрогнул, когда старик нагнулся и проворными пальцами налил себе вторую чашку чая. Проходили минуты, а эти четверо все пили свой чай из маленьких чашек. В мертвой тишине было слышно только их дыхание.
Внезапно мандарин Вонг протянул руку и обхватил ручку чайника, который стоял на подносе из резного эбенового дерева. Длинные желтые пальцы остановились на миг, затем медленно, почти незаметно, рука двинулась, поворачивая чайник. Носик чайника показал сначала на одного, потом — на другого и наконец остановился, указав на осанистого мужчину, который сидел справа от мертвеца.
Затем рука исчезла, призрак мандарина Вонга растворился в тенях комнаты, и только тишина, которую не нарушало теперь даже дыхание, углублялась с каждым мгновением. Трое китайцев по-прежнему пили свой чай, а перед ними стояло пустое кресло, где только что сидел дух мандарина Вонга. Они все смотрели на чайник, ибо хорошо знали, что это означает. Носик указывал на сердце сына мандарина Вонга.
