Поезд промчался мимо на удивление пустынного, замусоренного вокзала Болоньи. Лео спал, утомленный сменой часовых поясов, и мог бы и не узнать, что они проехали остановку, если бы не крики пассажиров: возмущались те, кому нужно было сходить. Ни проводники, ни машинист ни о чем не предупредили. Вскоре попутчики Лео громко изливали гнев по сотовым телефонам.
— Не поверишь, но мы пропустили Болонью!
— Что, черт возьми, происходит?!
— Я опоздаю, но это не моя вина!
— Нет, нам ничего не сказали.
Однако вскоре ситуация прояснилась. Кому-то из пассажиров по телефону сообщили: в центре Болоньи прогремел взрыв.
Лео прислушался.
— Прямо на главной площади! Сотни погибших! О Боже!
Прибывшие на место репортеры ничего не видели в дыму и пыли, но слышали крики раненых. К месту происшествия подтянулись пожарные, медики, полицейские, зеваки. Вскоре на вокзале воцарился хаос.
Лео вспомнил, как в августе 1980-го на этом же вокзале восемьдесят два человека погибли в результате теракта. Неудивительно, что поезд проехал мимо. Попутчики Лео поутихли, видимо, тоже вспомнили ужасное происшествие.
Поезд проехал Модену. Появилась новая информация: в соборе Сан-Петронио во время мессы взорвали бомбу. Одна из крупнейших христианских церквей почти полностью разрушена. Число погибших неизвестно.
Привокзальные громкоговорители в Вероне передавали последние известия. Люди двигались к выходу как во сне или сидели, глядя в пустоту.
Ошеломленный, Лео автоматически вышел из здания вокзала. Щурясь от весеннего солнца, он заметил, что к нему приближается мужчина в черном костюме, восклицая с сильным акцентом:
— Профессор Кавана! Синьор профессор!
Орсина предупредила Лео, что на вокзале его встретит дворецкий-румын. Должно быть, это он. Лео представился, мужчина с поклоном сказал:
— Добро пожаловать в Верону. Прошу, идемте со мной.
Лакей взял у Лео сумки, подвел его к «ланчии», против правил припаркованной на стоянке такси, услужливо открыл пассажирскую дверь и сел за руль. За пределами Вероны начиналась сельская местность с живописными виноградниками по обе стороны дороги. Через полчаса машина въехала в высокие ворота на гравийную подъездную дорожку.
Автомобиль остановился у портика с колоннами. Усадьба казалась миниатюрным дворцом. Огромный, выкрашенный в бледно-желтый цвет, дом не подавлял своими размерами, а создавал ощущение легкости и уюта. Остается только помочь Орсине, а потом в полной мере насладиться идиллией.
Неся сумки Лео, дворецкий провел его через украшенные фресками залы, поднялся по мраморной лестнице, пересек широкий коридор и остановился у угловой спальни с высоким потолком. Из окон открывался просто великолепный вид: сад с огромными деревьями, цветущие холмы, убегающая вдаль дорожка. И ни одного дома вокруг. Красота!
Где же Орсина? Провожатый удалился, спросить было не у кого. Покинув спальню, Лео спустился по лестнице и легким шагом отправился искать хозяйку, по пути разглядывая фрески, изображающие богов, титанов, героев, потертые персидские ковры, старинную ореховую мебель и большие китайские вазы с цветами.
Свернув за угол, Лео чуть не сбил с ног седовласую экономку.
— Buongiorno,[1] — сказал Лео, поинтересовавшись затем, где Орсина.
— La g'he non la Baronessina,[2] — ответила служанка на каком-то диалекте итальянского. Лео понял только, что к Орсине по-прежнему обращаются «баронесса», хоть она вышла замуж за англичанина. Чуть более настойчиво Лео спросил, когда вернется хозяйка. Марианна — экономка — пробормотала еще что-то невразумительное. Леонард Кавана, сын американца ирландского происхождения и итальянки, знал язык матери чуть ли не с пеленок, однако диалектов не изучил. Не желая смущать Марианну, он учтиво кивнул ей и вышел из дома в сад.
— Не желает ли профессор освежиться? — Дворецкий предложил ему чай со льдом.
Лео принял бокал.
— Барон приглашает вас к себе на аперитив перед ужином, — сказал слуга. — В половине восьмого. Просьба надеть вечерний костюм.
Присев на скамью в тени орехового дерева, Лео пригубил чай. В воздухе чувствовалось чарующее дыхание приближающегося лета. Трагедия будто случилась в ином, неведомом мире. Лео обратился к более приятным воспоминаниям.
Три года назад Орсина покинула Джорджтаун, проработав год на кафедре итальянского языка. Она была стажером, чуть старше студентов, которых помогала обучать, но выделялась из толпы тем, что носила шелковые юбки и дизайнерские туфли вместо кроссовок и джинсов. А цветочный аромат духов Орсины только подчеркивал ее аристократизм. Лео принял Орсину стажером на кафедру после встречи с ней в Риме, во время весенних каникул. Собеседование начал с упоминания о Джордано Бруно, сожженном на площади Кампо-де-Фьори.[3] Девушка неожиданно заговорила о цветах, о любимых садах Европы.
— А вы видели, как цветет шафран? — спросила тогда Орсина (по-английски она говорила бегло).
— Да, конечно, — ответил Лео. — Неподалеку от Рима, в Абруццо, шафрана целые поля.
— Это великолепно, божественно! — восхищалась Орсина. — Но даже лучшие рестораны Абруццо убивают ризотто с шафраном, добавляя в него петрушку. Так умирают и цвет, и аромат. Держитесь от Абруццо подальше!
