Записки ровесника

Не думайте нарочито о «крошечном», думайте о большом. Тогда, быть может, выйдет подлинное, хотя бы и крошечное.

Александр Блок

Ах, если бы кто-нибудь сумел мне объяснить, чем руководствовались Франц Вокалов и его жена Анна, в девичестве Послушнова, молодожены-чехи, принимая решение перебраться на жительство в Россию?!

Чего ждали они? На что надеялись, вливаясь в поток переселенцев, покидавших в шестидесятых годах прошлого века пусть понемеченную, но все же родную Чехию ради богатой пашнями славянской державы?

Как добирались в такую даль, какими путями, на чем ехали — на лошадях? Почему остановили свой выбор на Крыме, а не задержались на Волыни или не проехали на Северный Кавказ, как другие их соотечественники? Отчего в Крыму осели именно в «экономии» Давыдовых, потомков декабристов, — была ведь и другая чешская группа, поселившаяся в деревне Александровке, возле станции Курман-Кельменчи?

Выяснить все это доподлинно невозможно, и мне, как историку, это досадно.

Логично предположить, что после отмены крепостного права в России стал ощущаться недостаток трудолюбивых, умелых рук, готовых обрабатывать не свою землю, а угодья помещиков. Значит, приглашали сельскохозяйственных рабочих из-за границы? Допустим. Но — на каких условиях? Как практически такое приглашение осуществлялось? Засылали агентов? Давали объявления в газеты? Не разочаровались ли те, кто согласился? Любопытная тема, только мне уже не успеть заняться ею, раньше надо было браться…

Но вот что известно. Как и семьи других чехов-хлебопашцев — Лехнеровых, Пешиновых, Винцовых, — Вокаловы поселились вначале в деревне Карагач, на высоком берегу реки Альмы. Франц Тимофеевич стал работать непосредственно в имении Давыдовых. Анна Яковлевна занялась хозяйством и так дальше вела его всю жизнь, от зари до зари, без выходных, успев, между делом, родить, вырастить и хорошо воспитать девять человек детей.

Когда женился старший сын Франчик, Вокаловы оставили дом в Карагаче его молодой семье, а сами переехали в деревню Саблы, вплотную примыкавшую к усадьбе. Если Франчик женился еще на чешке, то после переезда в Саблы, где других чехов не было, дочери стали выходить замуж за русских — земляческой замкнутости не существовало. Здесь семью застала первая мировая война. Ушли на фронт сыновья; двое из них и муж одной из дочерей назад не вернулись.

…Бабушкин домик стоял на пригорке, был он, правда, не каменный, а саманный. Под горкой имелось небольшое озеро, где плавали гуси, утки и было много лягушек, задававших по ночам веселые концерты. На другой стороне озера находился бабушкин огород, а по краям его росли фруктовые деревья — сливы, груши. Возле дома был расположен сарай, там содержались лошади, хранилась всякая хозяйственная рухлядь, дрова, были закрома с зерном в небольших количествах. Рядом с сараем — свинарник с двумя-тремя свиньями, по другую сторону — пасека ульев на десять и сенник. Между домом и сараем располагался скотный двор, где содержались коровы и телята.

Кроме бабушкиного дома, в стороне, метрах в четырехстах, стояло еще домов десять — там жили служащие экономии. Весь этот район был окружен высокими горами: с востока — Красная гора, с севера, точнее — с северо-запада, — Белая гора, а за ней высокая недоступная скала, с юга — Лысая гора, сверху покрытая лесом, а по склонам — редкими кустами шиповника и терна…

Вот так, примерно, все это выглядело.

Вспоминает внук Вокаловых, подкинутый деду и бабке пятилетним мальчуганом вместе с сестренкой, на год младшей; до этого ребята жили с родителями на пыльной симферопольской окраине.

Попав в такую обстановку, мы, дети, так обрадовались, словно оказались в раю. Мало того, что все было в зелени, но мы стали здесь общаться с домашней птицей, с домашними животными. Мы настолько привыкли к ним, а они к нам, что коровы подпускали нас для дойки молока в маленькие кувшинчики, которые мы тут же выпивали.

Праздный образ жизни мы не вели. Оле было поручено пасти гусят, а мне телят — конечно, с водопоем. Оле было хорошо: захотят гуси пить, она направляет их в озеро, и все дело, а мне приходилось гонять телят в поселок к колодцу и таскать воду в корыта с помощью журавля.

В ту пору с бабушкой жили ее сыновья: дядя Мариан — он еще не был женат, и все звали его Марианчиком, — дядя Ваня — он потом не вернулся с войны — и дядя Петя — он-то и стал нашим главным воспитателем, хотя и был всего на два года старше меня. Вот та рабочая сила, которая во всем помогала бабусе. Сеяли хлеб, десятин восемь, ухаживали за скотом, а скота было три коровы и столько же телят, две лошади и один жеребенок, наш любимец, да два поросенка — их мы обязаны были обеспечивать травой, и не какой-нибудь там, а той, какую они любили, — лебедой и березкой; траву мы рвали на огороде, одновременно его пропалывая. Еще надо было носить воду из ближайшего колодца — маленькими ведерками. Дяде Ване, дяде Пете и мне поручалось также пасти лошадей ночью. Как мне это нравилось! Смотришь на ночной небосвод и видишь, как падают звезды, а утром рано, с рассветом, начинает куковать кукушка и высоко в небе поют жаворонки. Еще приходилось дежурить на пасеке и ловить пчел, когда они роятся, этим занимались все по очереди.