– Из всех приморских городов на юге Англии Сент-Лу, по-моему, самый привлекательный. Он с полным основанием зовется жемчужиной морских курортов и поразительно напоминает Ривьеру. Мне кажется, что побережье Корнуолла по своей прелести ничуть не уступает югу Франции.
Все это я сказал своему другу Эркюлю Пуаро.
– Вы прочитали это вчера на карточке меню в вагоне-ресторане, мой друг. Ваше замечание не оригинально.
– Разве вы не согласны?
Он задумчиво улыбался и молчал. Я повторил вопрос.
– Ох, тысяча извинений, Гастингс! Я мысленно отправился странствовать, и представьте, в те самые края, о которых вы только что упоминали.
– На юг Франции?
– Вот именно. Я ведь провел там всю прошлую зиму и сейчас вспоминал кое-какие события.
Я знал, о чем он говорит. Об убийстве в голубом экспрессе, совершенном при запутанных и таинственных обстоятельствах. Пуаро решил эту загадку с той изумительной проницательностью, которая никогда ему не изменяла.
– Как жаль, что меня не было с вами, – от всей души посетовал я.
– Мне тоже жаль, – ответил Пуаро. – Ваш опыт был бы просто неоценим.
Я покосился на него. Многолетняя практика научила меня не доверять его комплиментам, но на сей раз он, казалось, говорил совершенно искренне. Да и почему бы ему, в конце концов, не быть искренним? Я и в самом деле отлично разбираюсь в его методах.
– И больше всего мне не хватало вашего живого воображения, Гастингс, – мечтательно продолжал Пуаро. – Небольшая разрядка бывает просто необходима. Мой лакей Жорж – восхитительный человек. Иногда я позволяю себе обсуждать с ним кое-какие вопросы. Но он начисто лишен воображения.
Его замечание показалось мне абсолютно неуместным.
– Скажите, Пуаро, – заговорил я, – неужели вас никогда не тянет вернуться к прежним занятиям? Ваша бездеятельная жизнь…
– Устраивает меня как нельзя лучше, мой друг. Греться на солнышке – что может быть прелестнее? В зените славы спуститься с пьедестала – можно ли представить себе жест более величественный? Обо мне говорят: «Вот Эркюль Пуаро… великий… неповторимый! Подобного ему никогда не бывало и не будет». Ну что ж. Я доволен. Я больше ничего не прошу. Я человек скромный.
Что до меня, я бы, пожалуй, воздержался от слова «скромный». Тщеславие Пуаро, на мой взгляд, нисколько не уменьшилось с годами. Приглаживая усы, он откинулся в кресле и прямо-таки замурлыкал от самодовольства.
Мы сидели на одной из террас отеля «Мажестик». Это самый большой из здешних отелей. Он расположен у моря и окружен парком. В парке, раскинувшемся внизу, чуть ли не на каждом шагу растут пальмы. Море отливало густой синевой, солнце сверкало с тем искренним пылом, с каким и положено сверкать августовскому солнцу (англичанам, увы, не часто доводится видеть такую картину). Неистово жужжали пчелы – словом, большей идиллии нельзя себе представить.
Мы приехали накануне вечером и собирались провести здесь неделю, поистине восхитительную, если судить по первому утру.
Я поднял газету, выпавшую у меня из рук, и снова погрузился в чтение. Политическая ситуация была неопределенной и малоинтересной. Был опубликован длинный отчет о нашумевшей мошеннической проделке городских властей, а в общем ничего волнующего.
– Любопытная штука эта попугайная болезнь, – заметил я, перевертывая страницу.
– Очень любопытная.
– В Лидсе, оказывается, еще два смертных случая.
– Весьма прискорбно.
Я перевернул страницу.
– А о кругосветном перелете Сетона по-прежнему ничего нового. Отчаянный народ эти летчики. Его самолет-амфибия «Альбатрос», должно быть, замечательное изобретение. Жаль будет, если бедняга отправится к праотцам. Правда, надежда еще есть. Он мог добраться до какого-нибудь острова в Тихом океане.
– Жители Соломоновых островов, кажется, все еще каннибалы? – любезно осведомился Пуаро.
– Славный, должно быть, парень. Когда вспоминаешь о таких, чувствуешь, что быть англичанином, в конце концов, не так уж и плохо.
– Не так обидны поражения в Уимблдоне?[1] – заметил Пуаро.
– Я не имел в виду… – начал я.
Изящным жестом мой друг прервал мои извинения.
– Что до меня, – объявил он, – я хоть и не амфибия, как самолет бедняги Сетона, но я космополит. И англичанами, как вам известно, я восхищаюсь глубоко и неизменно. Как основательно они, например, читают дневные газеты!
Мое внимание привлекли политические новости.
– Наш министр внутренних дел, кажется, попал в хорошую переделку, – заметил я со смешком.
– Бедняга! Ему приходится несладко. Так несладко, что он ищет помощи в самых невероятных местах.
Я удивленно посмотрел на него.
Чуть улыбаясь, Пуаро вынул из кармана свою утреннюю корреспонденцию, аккуратно перевязанную резинкой, вытащил из пачки одно письмо и перебросил его мне.
– Должно быть, не застало нас вчера, – заметил он.
Я пробежал его с радостным волнением.
– Но, Пуаро, – воскликнул я, – ведь это очень лестно!
– Вы думаете, мой друг?
– Он отзывается о ваших способностях в самых горячих выражениях.
– Он прав, – ответил Пуаро, скромно опуская глаза.
– Просит вас взять на себя расследование… называет это личным одолжением…
– Именно так. Вы можете не повторять мне все это. Дело в том, что я тоже прочел это письмо, мой милый Гастингс.
