Она ощутила присутствие тигра еще до того, как его увидела. Сумрачная пещера насквозь пропиталась кошачьим запахом. Она стала пробираться вдоль шероховатых известняковых стен, оцарапав при этом бока и бедра, и наконец заметила светящиеся зеленые глаза зверя, вылезавшего из логова. Тигр зарычал, предлагая ей держаться подальше от его прохладного убежища. Но оставаться в яме дольше не было сил, ведь уже всходило солнце. Она не выдержит еще одного дня. Она должна отдохнуть или умереть.
– Пожалуйста, – шепнула она зверю, – прошу тебя, разреши мне остаться.
Молодой тигр был не слишком крупным, примерно ее веса, с характерными полосками редких хирканианских тигров, на которых в древние времена охотились Сассаниды. Он не был голоден. Еду бросали в яму для них обоих. Но в покое он ее не оставлял. Он вел себя как сторожевой пес, приученный следить за каждым ее движением, готовый яростно наброситься при любой попытке проникнуть в тень пещеры. Затаившись, он следил за ней своими изумрудными глазами.
– Пожалуйста, – опять прошептала она, – позволь мне только спрятаться от солнца.
Она попятилась назад, и это ему понравилось, хотя при ее виде от него сильнее тянуло мускусным кошачьим запахом. Хорошо, что засохла кровь на бедре, которое он оцарапал ей вчера. Или это случилось днем раньше? Она не знала. Она потеряла счет времени.
Она не знала, где находится, как сюда попала и почему ее держат в заточении.
Ее мысли испепелились на солнце, разбились вдребезги, как льдинки в морозную ночь, застыли в столь непостижимом для ума положении, в котором она оказалась. Поначалу она пыталась рационально, по-научному осмыслить ситуацию, но не смогла отыскать ни начала, ни конца. Возможно, она сошла с ума, и единственный неопровержимый факт – она, как бы там ни было, жива, хотя подверглась действию какого-то совершенно невероятного явления, в результате чего и попала сюда.
Она уцепилась за фразу, которая крутилась и крутилась у нее в мозгу.
"МенязовутТаняУспаннаяиябыланаЛуне. МенязовутТаняУспаннаяиябыланаЛуне"
Тигр, урча, наступал на нее и вертел головой то вправо, то влево. Ей пришлось отступить из пещеры, за пределы ревниво охраняемой территории.
И она опять оказалась в яме.
Яма была с десяток шагов в диаметре, с гладкими стенами, тянувшимися на тридцать футов вверх, к раздражающе-белому кругу неба, где ничто не двигалось, ничто не жило. Раньше ей никогда не доводилось видеть столь ядовитого неба. Каждый день к полудню, когда солнце оказывалось в зените, невообразимая жара разила, как удар обухом. Легкие трепыхались из последних сил, кровь кипела в жилах, с обнаженного тела слезала кожа.
И вот уже длинные бесстыжие нити белого света пробрались вдоль стены в яму, дотянувшись до девушки. Девушка заскулила, сжалась, свернулась калачиком, крепко обняв свои побитые колени, и сквозь всклокоченные светлые волосы уставилась на пещеру.
Как долго пробыла она без одежды, ведя животное существование, хуже, чем тигр? Она не могла отыскать ни начала, ни конца. Только кошмарные, безумные, отрывочные видения лениво сменялись в ее мозгу. В беспамятстве закусив свое колено крепкими белыми зубами, она почувствовала соленый вкус крови и зарыдала.
Она была высока ростом, но в последнее время начала передвигаться на четвереньках, неизбежно возвращаясь к тому дикому состоянию, в котором пребывал живущий рядом зверь. Кожа у нее была цвета слоновой кости, слегка раскосые глаза выдавали мать-китаянку, в лице причудливо смешались сибирская красота и утонченные черты матери. Глаза были голубыми, тело – атлетического сложения с великолепной грудью, плоским животом и пышными бедрами. Ей смутно помнилось, что ее экзотическая красота была прежде вызывающей, и мужчины доставляли немало хлопот, отвлекая от работы, которой она себя посвятила. Ее воспитывали, обучали и использовали лишь для одной цели. Больше ничто значения не имело. Она была похожа на безупречный инструмент, с микронной точностью доведенный до совершенства. И добилась успеха. Это она знала.
"МенязовутТаняУспаннаяиябыланаЛуне."
В ответ сверху раздался издевательский голос:
– Как ты там, моя ягодка?
Она медленно подняла глаза. Этот голос всегда вызывал в ней страх. Обладатель голоса безумно веселился и хихикал от извращенного наслаждения.
– Махмуд? – просипела она.
– Да, я.
– Я хочу пить.
– Бедняжка!
– И есть.
– Я накормлю тебя, моя дорогая.
– Здесь так жарко!
– Разумеется.
– Выпусти меня отсюда. Пожалуйста. Я сделаю все, что ты скажешь!
– Правда?
– Обещаю.
– Тогда расскажи мне кое-что, – потребовал голос.
– Все, что ни спросишь.
– Ты действительно была на Луне?
– Да, да!
– А-а, ты сумасшедшая.
– Да, я сойду с ума...
– На Луне? В самом деле? И как там?
Она задумалась.
– По-другому.
– Как по-другому?
– Жарко и холодно, светло и темно.
– Все это есть и здесь.
– Но по-другому.
– Сколько ты там пробыла?
– Я не знаю, Махмуд.
– Когда ты вернулась?
– Не знаю.
– И как ты сумела?
– Не помню.
– Вот видишь? Ты не хочешь нам все рассказать. Хозяин опять будет недоволен. Это очень плохо.
Над краем ямы показалась голова, похожая на круглую дыню, завернутую в грязную тряпку. Лицо мужчины почернело на солнце, беззубо зиял разинутый рот, на щеке была язва, а один глаз почти не раскрывался из-за болезни, название которой она должна была бы вспомнить, но не могла. Высохшая рука стала опускать веревку с привязанным к ней закрытым ведром, в котором плескалась вода.
